Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Правда, чтобы обуздать оппозиционных лидеров, прежде всего Троцкого, быстро нашлись иные средства. Троцкому напомнили его участие в проводах 9 июня на Ярославском вокзале одного из оппозиционных деятелей — ректора Института народного хозяйства имени Плеханова И. Т. Смилги, уволенного с занимаемой должности и отправленного на работу на Дальний Восток. Несколько осторожных слов, произнесенных Троцким на прощание, были истолкованы как речь, обращенная к беспартийным, а следовательно, как разглашение «партийных тайн».[1016] Троцкий был вызван на заседание ЦКК, где произнес две непримиримые речи, с вызовом издеваясь над теми, кто его судил.[1017]

Особенно досталось E. М. Ярославскому — партийному пропагандисту, умело выслуживавшемуся перед всеми, кто стоял у власти, в прошлом не раз певшему дифирамбы Троцкому, а теперь в качестве члена Президиума ЦКК лившему на него ушаты грязи. Троцкий говорил о нем с презрением. «Основной особенностью его как оратора и писателя является его неспособность передать без искажения ни одной сколько-нибудь свежей мысли».[1018] Играя словами, он припечатывал партийного судью: «Ярославский был до того, как Ярославский вокзал стал политическим фактором в нашей жизни. А насчет Ярославского мы давно говорим: если хотите узнать, чего хочет Сталин достигнуть через полгода, пойдите на собрание и послушайте, что говорит Ярославский».[1019]

О том, что Троцкий отказался от компромиссов, поставив на кон свою политическую карьеру и даже жизнь, свидетельствовало его отчаянное заявление: «Товарищи, не надо смешивать социалистическое отечество с начальством. Мы заявляем: сталинский режим мы будем критиковать до тех пор, пока вы нам механически не закроете рот».[1020]

Троцкий заявил на заседании ЦКК о происходившем в партии термидорианском перерождении,[1021] сравнивая его с государственным переворотом 9 термидора (27 июля) 1794 года во Франции, когда была свергнута якобинская диктатура, залившая страну кровью, и революция взяла курс на конституционное развитие. Сравнение было искусственным, требовало разъяснений, по крайней мере для большинства рядовых партийцев, да и для ряда функционеров, в лучшем случае понаслышке знавших о французских событиях почти полуторавековой давности. Это «ученое высокомерие» лишь усиливало раздражение по отношению к Троцкому и близким к нему деятелям.

За авансценой споров о «социализме в одной стране» и «перманентной революции», которые теперь были дополнены доводами о «термидоре», на заднем плане маячили более земные дела. А сами теоретические споры напоминали диспуты средневековых схоластов, ибо большевизм, по сути дела, был своего рода религией со своими богами (пока еще сохранялось многобожие, но скоро его сменит монотеизм), святыми, священным писанием, молитвами, причем все это относилось как к властной группе, так и к оппозиции.

Все больше углублявшаяся внутрипартийная борьба побуждала Троцкого и других оппозиционеров приступить к подготовке более подробного, нежели «Заявление 83-х», программного документа.

Накал страстей между тем усиливался. Сталинская группа дала крупный бой оппозиции на пленуме ЦК и ЦКК 29 июля — 9 августа 1927 года. С докладом о нарушениях партийной дисциплины Троцким и Зиновьевым выступил Орджоникидзе, объявив, что оппозиция становится на путь раскола ВКП(б), организуя вторую, враждебную ВКП(б) партию. Сталин демагогически вопрошал: «Неужели оппозиция против победы СССР в грядущих боях против империализма?»

Пленум потребовал отказа оппозиции от ее взглядов, роспуска фракции.

Восьмого августа пленуму было передано заявление 13 деятелей оппозиции, которое, как и предыдущее, по всей видимости, принадлежало перу Троцкого и Зиновьева (скорее всего, Зиновьев писал проект, а Троцкий его редактировал). В нем отвергалась версия о враждебности оппозиции партии, ее намерении создать новую партию и т. п. Особо важными были разъяснения по пресловутому вопросу о термидорианстве: «…B стране растут элементы термидорианства, имеющие достаточно серьезную социальную базу… Чего мы требуем, это — чтобы партруководство давало этим явлениям и их влиянию на известные звенья партии более систематический, твердый, планомерный отпор». Оппозиционеры указывали на существование «извращенного внутрипартийного режима», в условиях которого вынуждены бороться «за доведение до партии наших действительных взглядов, совершенно неправильно излагавшихся в печати, читаемой всей страной».

Касались оппозиционеры и двух вопросов международного характера, частного и общего. В связи с исключением из компартии Германии членов группы Рут Фишер — Аркадия Маслова, стоявшей, по определению Коминтерна, на ультралевой позиции, они констатировали угрозу раскола германского коммунистического движения и предлагали вернуть в партию тех, кто подчинится решениям Интернационала, обеспечив им возможность отстаивать свои взгляды. Второй вопрос касался лозунгов на случай возникновения войны против СССР. Механически применяя к новым, непредсказуемым ситуациям лозунг Ленина периода Первой мировой войны (который и тогда грешил национальным нигилизмом и авантюристичностью, и, как известно, в то время отвергался Троцким), оппозиционеры требовали: «Каждый честный пролетарий капиталистической страны должен активно работать для поражения «своего» правительства; переход на сторону Красной армии каждого иностранного солдата, который не хочет помогать «рабовладельцам» «своей» страны».[1022]

Заявление от 8 августа не удовлетворило высшие партийные круги. «Правда» в передовой статье 11 августа (автором, очевидно, был Бухарин) заявляла о явной недостаточности этого документа, оставлявшего «лазейки для возобновления борьбы против партии». Настроение Сталина и его сторонников пошло продублировал Демьян Бедный:

Главным из этих «бар с тросточкой» явно считали Троцкого, хотя к нему, безусловно, присоединяли некоторых других партийцев «западного покроя», например X. Г. Раковского.