Византия в эпоху иконоборчества - Алексей Величко

Когда осенью 846 г. сарацины осадили Гаэту, для деблокады города явился с войском сам Людовик Немецкий. Однако в завязавшемся сражении его германцы были наголову разгромлены арабами. Вслед за этим папа Лев IV (847–855) сделал единственное, что мог — воззвал к патриотизму итальянцев вне зависимости от их политической принадлежности и объединил под своим знаменем Рим, Амальфи, Гаэту и Неаполь. Когда на горизонте появились арабские корабли, солдаты, прибывшие в Рим, дружно устремились на молитву, и тут явилось чудо: внезапно налетела буря и яростные потоки вод потопили сарацинский флот; почти все сарацинское воинство погибло, лишь немногие попали в плен[745].

Но вернемся к театру основных столковений с Халифатом. В 859 г. императору исполнилось уже 19 лет — по тем временам зрелый мужчина. Не дождавшись ответа арабов на свои предложения, он решил сам выступить с войском к Самосате, хотя особого успеха не имел. Да, римлянам удалось захватить 500 пленных и одержать несколько локальных побед в мелких стычках, но зато арабы вторглись в Анталию и захватили эту область. Можно смело сказать, что в этот раз византийцы оказались стратегически переигранными своим соперником[746].

Как следствие, стратегический успех быстро перерос в очередную победу арабского оружия. Не встретив первоначально сопротивления на пути, царь с армией подошел к городу Самосате и осадил его. Это был мощный укрепленный пункт, обладавший большими запасами, и очень богатый. Как и любому молодому человеку, грезившему военными подвигами во славу отечества, императору не терпелось испытать свой талант полководца и продемонстрировать силу римского оружия. Однако действительность перечеркнула его ожидания. Очевидно, разведка и боевое охранение у византийцев были поставлены из рук вон плохо, поскольку командование армией даже не подозревало, что арабское войско готовится выступить из осажденного города и дать сражение.

На третий день осады, в воскресенье утром, когда византийцы собирались на Литургию, на них внезапно напали сарацины. Натиск врага был так неожидан и силен, что никто и не думал об обороне лагеря. Сам император Михаил III едва успел вскочить на коня и тем спасся бегством, оставив свой шатер и находившиеся в нем регалии мусульманам. Как рассказывают, особенно отличился со стороны врагов павликианин Карвей, лично сразивший нескольких римских воинов. Арабы пленили многих солдат и около 100 офицеров высшего командного состава; кто-то из них позднее был выкуплен родственниками. Карвей откровенно глумился над пленниками, отпуская на волю тех, кого хотел, и нередко отказывался даже от выкупа, чтобы погубить некоторых офицеров в темнице[747].

На 859 г. приходится еще одно тяжелое поражение морского флота Византии у стен Сиракуз. В морском сражении византийцы потеряли более 100 судов, а потери арабов составляли всего 7 кораблей. Помощь из Константинополя вдохновила вначале островных греков отложиться от арабов, но те быстро и кроваво подавили очаги сопротивления. Становилось очевидным, что Византия едва ли может удержать остров в своих руках. Для Сицилии наступала новая пора в ее трудной и чрезвычайно бурной истории[748].

Остаток этого года Михаил III приходил в себя, не решаясь возобновить военные действия. Но весной 860 г. в силу неведомых причин опять расторг договор с сарацинами и выступил в новый поход. Как выяснилось, очень неудачно, поскольку как раз в это время на Константинополь произошло нападение со стороны руссов (или россов) — наших далеких предков.

18 июня 860 г. они на 200 судах внезапно появились в Босфорском проливе, чем вызвали страшное замешательство и панику среди столичного населения. Поскольку царь и войско находились в это время в походе, столица осталась почти беззащитной. Руссы разграбили предместья Константинополя, напали на Принцевы острова, также предав там все огню и мечу, а затем осадили столицу. В отсутствие императора обороной города занимался патриарх, ободрявший константинопольцев и устраивавший многочасовые молебны Богу о даровании спасения. Видимо, молитвы Спасителю были искренними и горячими, поскольку через несколько месяцев руссы внезапно прервали осаду и отплыли на свою родину.

Получив известия о нашествии руссов, Михаил III бросился к столице, но опоздал. А когда опасность миновала, вернулся к войску, расположенному у крепости Дазимон, где его уже поджидал Мелитинский эмир Омар ибн Абдаллах аль-Акта. Произошло сражение, и греки в очередной раз потерпели поражение. В плен попало до 7 тысяч византийцев. Враги преследовали и окружили Римского царя на горе Анзен — труднопроходимом гористом месте. Хотя острые камни и мешали арабским лошадям подняться наверх, участь Михаила III была почти предрешена.

Почти, поскольку царские телохранители один за другим отдавали свои жизни, чтобы спасти царственную особу. Пока шел бой, император в отчаянии обратился к Мануилу с естественным вопросом: «Что делать?» Тот посоветовал императору снять знаки императорского достоинства и в обличье простого воина занять место в строю. Затем римляне сомкнули щиты и попытались пробиться. Бой выдался упорным, но в конце концов вражеский строй был разорван, и остатки римских отрядов благополучно вернулись домой. Арабы не решились преследовать своего неприятеля — видимо, их потери оказались весьма ощутимыми[749].

По возвращении в столицу скончался престарелый магистр Мануил. Дядя царя Петрона находился во Фракии, где занимал должность стратига фемы, и рядом с императором оставался только вездесущий Варда, которого царь Михаил III в 862 г. почтил званием цезаря. Казалось, теперь мечта армянина о царстве близка к воплощению как никогда. Но торопиться было нельзя: Церковь и народ помнили, как обошелся Варда со святой императрицей Феодорой, и даже удачный переворот не гарантировал ему всеобщего признания и гражданского послушания. Поэтому Варда решил ждать. Пока же он демонстрировал царю, что его единственным желанием является угодить тому, и, надеясь заслужить славу среди византийской элиты, на собственные средства организовал школу в Магнавре, которой руководил знаменитый Лев Математик[750].

Но надо сказать, после отставки св. Феодоры и гибели наиболее опытных сановников дела в Римском государстве становились хуже день ото дня. Арабы, обосновавшиеся на острове Крит, непрестанно грабили на своих легких судах близлежащие от Константинополя земли; напали на Кикладские острова, а затем на Приконисское побережье. Как всегда, ко всем несчастьям военных лет взбунтовалась природа: землетрясения происходили повсеместно, и в праздник Вознесения Господня целый район Константинополя, Эксакиония, был разрушен стихией. Однако царь, казалось, не замечал ничего, полностью отдавшись своему любимому развлечению — конным ристаниям. Дошло до того, что он проигнорировал сообщения, поданные по огненному «телеграфу», об очередном наступлении арабов[751].