Ночь империи - Дарья Богомолова

Это настолько вывело её из себя, что дверью она едва не зашибла основной субъект их обсуждения, который будто перенял себе способность Иблиса – появляться там, где про него говорили.

– Лживая ты тварь,– в качестве приветствия и прощания сообщила старшему брату Первородная прежде, чем уйти.

– Чего?– голос Айорга, проводившего её взглядом, взлетел на пару тонов выше. Повернувшись на Самаэля, он продолжил уже спокойнее.– Чего?

– Возможно, я оскорбил чувства Пантеона,– хохотнул Самаэль, салютуя другу вилкой с насаженным на неё кусочком мяса.– Не без твоей помощи, конечно.

Валакх коротко вздохнул, проходя внутрь, и, в отличие от родственницы, озаботился тем, чтобы закрыть дверь на небольшой засовчик. Значит, пришёл без особой цели – просто в попытке найти тихое место и того, кто не будет рычать на него за каждый вздох.

– Приятного аппетита,– пробормотал он, падая в кресло и вытягивая ноги.– Если ты не против, я хочу поспать, пока ждём у моря погоды.

Кивнув с усмешкой, Самаэль вернулся к обеду в тишине и спокойствии.

3.

Чем он думал, когда поднимал руку одновременно с Сонрэ? Повёлся на разговоры старших и собственное, в основном на этих разговорах и зиждившееся, недоверие двора к новому Владыке?

Этими двумя вопросами Эммерих задавался на протяжении прошедших четырёх дней постоянно, между делом отвлекаясь только на то, чтобы в очередной раз выскочить из лап Птицы, будто осязаемых и тянувшихся вот-вот утащить его в Пустошь – ждать возможности пойти на новый цикл жизни. Мысли о происходящем прекращали роиться в голове только на несколько часов сна, которые в военные времена становились нужны каждодневно: битвы ещё никому не добавляли бодрости, наоборот, лишь пожирая её, будто изголодавшийся зверь.

Шёл четвёртый день битвы при Болотистой – или пятый? – и порой тави казалось, что во времени он потерялся окончательно, понимавший только, когда появлялась возможность опустить оружие: с наступлением ночи. Ифриты оказались гораздо благороднее, чем их рисовали, и, пусть без ночных лазутчиков было никуда, полноценно на вражескую армию они не нападали. Хотелось верить, что причина в плохом зрении в темноте, но об этом стоило думать, когда всё закончится.

Днём на поле начиналась мясорубка, иначе не назовёшь. Перевес в силах был незначителен, и линия фронта не менялась – но только пока.

Припав слегка на одну ногу, он ушёл от удара противника и тут же нанёс ответный, рубящий снизу вверх. Затем, пока получивший ранение руки ифрит не успел одуматься – ещё один, рассёкший грудь, и ещё – в область головы.

За все пару недель с момента начала этого месива, в последствие расползшегося на два фронта, тави Эммерих открыл для себя интересный факт: огненные всё-таки умирали. Выпавшие из вспоротого живота внутренности они не собирали в руки, чтобы вернуться в лагерь и зашиться, головы на место не приращивали, но для последнего решающего удара к ним для начала следовало подобраться ближе, и это уже было задачей сложной.

В первый вечер, когда они собрались командованием, один из умельцев навести иллюзии и как следует помагичить со вздохом развёл руками и признал, что в этом плане выходцам из-за моря проигрывал. По его словам, для них это было всё равно, что дышать, и потому любой свой план по тому, чтобы прирезать десяток вражеских солдат, стоило строить с оглядкой на большое «но» – их колдуны и ведьмы действительно могли защитить своих подопечных. Это были уровни гораздо более запутанные, чем банальные покровы – теперь покров уже казался банальщиной – и никто не мог обещать тебе, что по ходу битвы не придётся уворачиваться от ледяных стрел, в которые обратились дождевые капли.

Выставив блок на выпад нового оппонента, Эммерих с глухим рыком шагнул вперёд, продавливая того и заставляя отступить, а потом резко отпустил. Потерявший опору солдат качнулся вперёд, и тави помог ему, роняя лицом наземь и добивая одним ударом.

В первый день он ещё сохранял бодрость духа, по какой-то необъяснимой даже самому себе наивности, заразившийся ею от Сонрэ. Бывший первый тави выдал целую речь о том, как всё будет легко и просто – и все в неё верили.

Убеждения лично Эммериха пошатнулись, когда он услышал, а потом и увидел на поле льва, в размерах схожего с чёрными медведями из леса Забвения. Тварь ударом одной лапы могла убить двух, а третьему одновременно с этим откусывала голову.

Но все же надежды он не оставлял.

Её он вышвырнул куда-то за горизонт сегодня, когда едва не погиб от рук щупленького на вид мальчишки, что они встретили тогда у Самаэля в поместье. Только в момент, когда юнец, уложивший его на лопатки, признал знакомое лицо, в голове у Эммериха сошлись все составляющие – и рассказы Сейрен о старшем брате с чёрными кудрями волос и фиалковыми глазами; и убеждения Гринда, что мальчишка приходился ему старым знакомым; и туманная фраза самого этого мальчишки о периодическом сотрудничестве с нынешним Владыкой.

Два главных вопроса так и остались бы в своём количестве, если бы тави оказался с этим умельцем боя на саблях спиной к спине, оборонявшийся от вражеской армии, но предполагаемый сын Владыки рубил в мясо имперцев. Не всех – и Эммерих попал в это счастливое число людей. Признав его, юнец поспешно шагнул назад, убирая от горла генерала лезвие сабли, и в следующие пару мгновений скрылся где-то среди сражавшихся.

Если сам сын Владыки бился на стороне ифритов, какова была уверенность в том, что сам правитель не сидел во дворце, просто поджидая момента, когда нужно будет открыть Князю ворота и вручить ключи от города?

Коря сам себя за то, что для этих раздумий будет время позже, уже ночью, Эммерих метнулся в сторону от удара, который не успел блокировать. Перескочив на пару шагов от нового противника, он хотел было взяться за дело, но не успел.

Со свистом, различимым даже сквозь лязг оружия и доспехов, сквозь шум дождя и крики раненных и умирающих, воздух взрезала стрела цвета тёмной зелени. Ифрит, которому этот снаряд попал в плечо, поначалу не среагировал толком, но в следующее мгновение с воем схватился за рану и опал на колени.

Эммерих предпочёл не тратить время ещё больше, отрубая резко ослабевшему противнику голову, однако успел заметить – доспех вокруг стрелы будто начала разъедать та самая тёмная зелень, оказавшаяся покрытием.

Никто в их армии, насколько ему было известно, не мог похвастаться наличием яда, способного поставить огненного на колени. Варианта у тави осталось два – либо он мало знал о простых солдатах, либо в битву вмешался кто-то третий, предпочитавший помогать империи.

В этот раз угрозу для себя Эммерих заметил своевременно и успел отступить, чтобы не оказаться затоптанным лошадью.

Вороной конь, которого по бокам шеи хлестали поводья, отпущенные всадником, подобно той самой странной стреле взрезал массу сражавшихся, и поначалу казался неуправляемым. Повинуясь воле своего хозяина, он тут же взял правее, с сильным креном закладывая поворот, но тот самый юнец, ранее сегодня чуть не лишивший Эрейю одного из тави, этого словно и не заметил. В седле он держался, как любой уважающий себя имперец, ездить верхом учившийся раньше, чем ходить, но вот сама манера ведения боя верхом… подобная ей существовала давно, едва ли не во времена Барая Скромного, при котором и появились те, кто в количестве даже десяти мог создать значительный перевес в сторону одной из сторон.