Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов

— Вот так-то вам больше по нраву? — спросил его голос, звучавший сразу со всех четырех сторон.

— Это как вам будет угодно, господин Орн, — судорожно сглотнув, ответил Кирилл. — Но я вас все равно не вижу.

— Это все оттого, что вы раб. Раб зрительного нерва, которому слепо верите. А он, упиваясь вашей слепой верой, крутит вами как ему вздумается. И созерцать это нередко бывает противно.

— Может, вы и правы. Но разве вы свободны?

— Я стремлюсь к свободе. И вскоре овладею ею. Вы же счастливы в своем рабстве, упиваясь им. Впрочем, я благодарен за это людской природе. Вами так легко манипулировать!

— А вы, господин Орн, ведь и сами человек, так ведь?

— Я начал свой великий путь человеком. Что вы знаете обо мне, господин Васютин?

— Не много. С момента вашего появления с отрядом в Осташкове… И до того момента, как вы пропали в болоте.

— Вы осмеливаетесь врать мне, подполковник. Это неблагоразумно, да и попросту опасно.

— Если я и соврал вам, то ненамеренно.

— Да вы, Кирилл Андреевич, ловкач. В Аристарха стреляли без злого умысла, теперь врете ненамеренно.

— А почему вы думаете, что я знаю о вас больше, чем я сказал? — спросил Васютин, повернувшись спиной к камину и лицом в ту сторону, откуда, как ему внезапно показалось, исходил голос.

— Когда вы шли сюда, то знали, что идете именно к опричнику Орну. Как добыли вы сие знание?

— Я лишь предполагал это, потому что был знаком с легендой.

— Воистину раб. Узрев воочию Пелагею и меня, продолжаете верить в легенду?

— Видел я только Пелагею, а вот вас — только слышу.

— Что ж, если вы так желаете, я явлюсь пред вами в людском облике.

Кресло, стоявшее спиной к Васютину, чуть дернулось, заметно просев, и стало медленно поворачиваться к нему. Волна ужаса пробежала по телу Васютина, ожидавшего увидеть нечто по-настоящему жуткое. Но в кресле оказался высокий статный широкоплечий мужчина тридцати с небольшим лет. В его крупном породистом лице было что-то хищное. Массивную челюсть обрамляла черная с проседью борода. Широкие скулы и тонкий нос дополняли большие, близко посаженные глаза. Волосы цвета воронова крыла собраны в хвост, перекинутый на плечо. Одет сидящий был в кожаную кирасу, открывающую мощные мускулистые руки с проступающими венами. Из-под грубых кожаных штанов виднелись голенища красных остроносых сапог со шпорами в виде пентаграмм.

Словно узрев своего хозяина, глубокий колодец зала тотчас же пришел в движение, заставив Васютина чуть отшатнуться. Мраморный цветок задышал, извиваясь, в центре его проступила пентаграмма, украшенная рисунком, напоминающим козлиную морду. Фрески, обрамляющие камин, ожили. Фигуры отвратительно реалистично совокуплялись, рожая и вонзая друг в друга трезубцы, отчего по их телам лились багряные струи. Угли в жаровне загорелись ярче, потрескивая и переливаясь алым. Каменный орнамент принялся разрастаться, вытягивая к Орну свои ветки, из которых показалась морда существа, похожего на гибрид муравья и летучей мыши. Тварь, выпучивая бездонные глаза, потянулась к хозяину, будто прося у него ласки.

— Вы довольны зрелищем? — спросил Орн, насмешливо-презрительно глядя на Кирилла. Тот лишь молча кивнул, ошарашенно оглядываясь.

— Итак, вы, господин Васютин, хоть и раб своего зрения, но все же смогли поверить в Пелагею и в меня.

— Да, мне пришлось. Других вариантов не было, — ответил Кирилл, пристально глядя на Орна.

— Стало быть, вы обладаете знанием и о Перстне мироздания.

— Как я понимаю, он должен был принести вам могущество.

— И принес, вы так не считаете? Или вам мало того, что вы видели и пережили в этих стенах?

— Вы стремились к другому могуществу, которое должны были получить в нашем мире. Но не получили его, так? — осторожно спросил Васютин, понизив голос.

— Вот как? И с чего вы это себе удумали?

— Иначе вы бы не стали затевать этот трюк с похищениями. Люди нужны вам, чтобы отдавать вам свою силу.

— Вы смышленый раб, признаю это, — задумчиво сказал Орн, не глядя на Васютина. — И весьма отчаянный, раз заявились сюда самовольно. Да и угроз Аристарха не испугались, решив добиться встречи со мной.

— Аристарх зачем-то уверял меня, что вы меня съедите еще до того, как я смогу поговорить с вами.

— Это он нарочно сказал, по долгу службы. Впрочем, почему вы решили, что сказанное им не исполнится? Вдруг я стану пожирать вас сей же момент, а?

— Уверен, что живой я буду вам куда полезнее.

— Вероятно, что так. Но с другой стороны, в виде трапезы вы станете куда слаще.

— Я, господин Орн, готов на любой исход, если это поможет достичь мне моей цели.

— Найти жену и сына? Зачем это вам, господин Васютин?

— Чтобы вернуть их домой. Чтобы спасти их, только и всего.

— Спасти? От чего же? Пока они в зале, им ничто не угрожает. А если будет их воля на то, чтобы освободиться, — их ждут на кассах. А дальше им уготована жизнь вечная.

— Тогда и я спрошу вас. Для чего вам держать их здесь, как и всех остальных? С вашим могуществом какой от этого прок?

— Я могуществен лишь в этих стенах. Но одно незавершенное дело требует моего присутствия… там, на вашей стороне, так сказать.

— И что же вам мешает попасть туда? Ведь вы можете творить в нашем мире вещи, не подвластные человеческому разуму.

— Не в том вижу я промысел свой, чтобы оказаться там, откуда вы все пришли. Мне надобно оказаться там, полным сил, будучи в обычном человеческом теле.

— А это тело разве… — осторожно начал Кирилл.

— Нынешнее мое тело, окажись оно на земле Осташкова, кое принадлежит мне по праву, станет иным, весьма отличным от того, что перед вами.

— Иным?

— Желаете узреть наяву, во что я превращусь на вашей стороне?

Васютин кивнул.

— Я исполню это желание, раб собственных очей, — произнес Орн, ухмыльнувшись. И бесследно пропал.

Пропал, чтобы появиться спустя полсекунды в том же кресле. Увидев его, Кирилл дернулся всем телом, в который раз покрывшись липкой испариной. Поднявшись с кресла, опричник двинулся к нему шаткой походкой. С прежним могучим красавцем его роднил лишь рост. Без кирасы, в одних штанах и сапогах, он являл собой жуткое зрелище, омерзительное и завораживающее одновременно. Все тело его было покрыто свисающими лохмотьями гниющей кожи. Сквозь них были видны внутренности, обильно покрытые серо-зеленой слизью, но при этом живые. Бьющееся сердце проглядывало из-под редких желтоватых ребер, на которых струпьями чудом держалось гниющее мясо, облепленное жирными белыми личинками. Рядом с сердцем виднелись раздутые легкие. Вместе с булькающим вдохом они исторгали из себя потоки гноя. При каждом сокращении сердце выталкивало из грудной клетки бурую жижу, которая стекала вниз на безжизненный, висящий до земли кишечник. Над ним болтался плавно сокращающийся желудок, проеденный червями, и развалившаяся на сегменты печень. Рядом с дырявой гортанью торчали острые сухожилия. Кожи на лице почти не было, как и носового хряща. Глаза, затянутые мутной желтой пеленой, двигались под уцелевшими раздутыми верхними веками, походившими на полупрозрачные пузыри. Остатки правой щеки свисали с нижней челюсти, а сквозь редкие черные зубы виднелся огромный зеленый язык. Подойдя к застывшему Кириллу, разложившийся зомби, будто заявившийся на званый ужин прямо с эксгумации, поднял черную руку, опутанную зелеными пульсирующими венами, словно призывая его рассмотреть в подробностях свои живые гниющие останки. Скинув с себя паралич, не дающий отвести глаза от этой картины, Васютин вспомнил, как экстрасенс Надя говорила им с Федькой о том, что чувствует нечто живое и мертвое в одной сущности. «Но там было созидание, а здесь — яростная борьба», — сообразил Кирилл.