Жизнь на грешной земле - Анатолий Иванов

— Да, да… — зачем-то сказал Скороходов. Вряд ли он понимал, о чем говорил Потапов.

— А ты — тряпка, Петр Ильич. Прости уж, не вытерпел.

Скороходов ничего не сказал, горько усмехнулся. Про себя подумал: «Правильно, Иван Васильевич, тряпка».

— Я уж пять лет смотрю на вас: живете вы каждый для себя. Зачем женились-то?

Скороходов молча взял из протянутой Потаповым коробки папиросу, посмотрел на примолкшую в темноте реку и только потом спросил:

— Как это каждый для себя?

— Не объяснить мне это тебе, Петр Ильич. Свою вот семейную жизнь я бы подробно описал, с выводами. А в чужой, поди-ка, разберись… Кто из вас виноват? Ты ее обвиняешь, она, может, тебя.

— Я-то в чем виноват? Разве в том, что полюбил ее?

— Полюбить не мудрено. Попробуй сохранить любовь.

Скороходов бросил недокуренную папиросу, сунул руки в карманы плаща, сильно, до боли, сжал кулаки.

— Не мучился бы так, если бы не сохранил. Сложное это дело, Иван Васильевич.

— Ты свою любовь сохранил. Это легче. Это не заслуга. Труднее — чужую. Здесь нужно умение… Многое здесь нужно, поверь старику.

— Не пойму, не пойму… Чего же ей не хватает?

Бухгалтер не отвечал, попыхивал папиросой. Потом бросил ее в темноту на мокрый песок.

— Кто вас знает, кому что не хватает… Не мне тут разбираться. Пойдешь, что ли, домой?

— Нет, похожу еще.

— Ну, походи, подумай. Я скажу старухе, чтобы ужин пока готовила. Вера Николаевна вечерами дома обычно не бывает. Борька у нас живет…

Когда Потапов ушел, Скороходов запахнул плащ, поглубже надвинул шляпу на глаза и тоже медленно побрел к дому. Ярко горели электрические фонари; люди, счастливые, смеющиеся, куда-то спешили… Ему вот, Скороходову, спешить было некуда.

Он жил в одном доме с Потаповым. Их квартиры разделял только узкий коридорчик. Когда Скороходов открывал ключом свою дверь, из квартиры Потаповых выбежал сынишка, радостно закричал:

— Папа приехал, папа приехал!..

Скороходов поднял сына на руки, поцеловал в мягкие, пахнущие мылом, волосы, вошел в комнату.

— Сильно скучал, Боренька?

— Сильно, папа, так сильно…

Борька обхватил руками шею отца, прижался губами к его пыльной небритой щеке:

— Вот так я скучал!..

Что-то сдавило сердце Скороходова. Прижав маленькое теплое тельце сына к груди, он долго стоял у окна, не зажигая света, смотрел на полуосвещенную фонарями улицу.

В комнате было пыльно, не прибрано. Перед отъездом в командировку Скороходов, лежа на диване, читал Тургенева, потом забыл положить книжку в шкаф. Сейчас она лежала на диване, раскрытая на той же странице. За две недели, пока он был в командировке, к вещам никто не прикасался, словно в комнате никто и не жил. Под кроватью кучей лежало грязное, нестираное белье.

— Где же наша мамка, Боренька? — спросил Скороходов больше у себя, чем у сына.

— Она сказала… Она всегда говорит, чтобы я шел к дедушке Ивану. А мне там хорошо, папа, только у них кошка царапается… Вчера бабушка мыла меня.

Скороходов еще постоял у окна, потом сходил на кухню, принес ужин, приготовленный женой Потапова. Старушка посмотрела на Петра Ильича с жалостью и каким-то удивлением, но промолчала. И оттого, что она промолчала. Скороходов почувствовал себя несчастным, обманутым, никому не нужным.

Поужинав, он уложил сына спать, вышел во двор, сел на скамейку под деревьями. И опять, как на реке, услышал тихие звуки гитары, теперь доносившиеся из открытого окна на третьем этаже, и улыбнулся просто так, неведомо чему. Мыслей в голове не было.

Густая теплая мгла плыла над городом. Пахло пылью. Накалившийся за день воздух остывал, деревья отдыхали, устало опустив в темноте ветви.

Скрипнула калитка, послышался негромкий женский смех, и Петр Ильич вздрогнул: смеялась жена.

— Так как же, Вера Николаевна… Верочка? — тихо спросил мужской голос, и Скороходов узнал инженера Грохальского.

— Какой ты нетерпеливый… Ох, нетерпеливый, — не переставая смеяться, произнесла Вера Николаевна. — Устала я.

Они сели на скамейку, стоящую на противоположной стороне, за деревьями. Первой мыслью Скороходова было: уйти, скорее уйти. Достаточно… Хватит этих мучений… Однако какая-то сила удержала его на месте. Скорее всего он побоялся, что его услышат. «Еще подумают, что подслушиваю… Как все это нехорошо… — снова пронеслось у него в голове. — А впрочем…» — и эта мысль исчезла.

Вера Николаевна и Грохальский несколько минут молчали. Потом… потом Скороходову показалось, что они целуются. «Да подойди, подойди, ударь их, посмотри ей в глаза… Вера, Вера, что ты делаешь?.. Ты же мать, Вера…»

Сердце Скороходова кто-то рвал чем-то острым и холодным. Но сам он сидел, не шевелясь, стиснув зубы, и, казалось, падал куда-то. «Тряпка, тряпка, да встань же, подойди к ним…» — стучало в голове, и он крепче ухватился за край скамейки, уже боясь, что встанет, что изобьет их в кровь, насмерть…

— Так вот и будем любить друг друга… тайком. Вера! — жалобно проговорил Грохальский.

— Разве тебе мало?

— Петр Ильич — чудесный инженер. Я его уважаю, Вера. И я люблю тебя… Мне стыдно смотреть ему в глаза… Как же быть, Вера? — приглушенным голосом говорил Грохальский.

— Что же ты предлагаешь? — лениво спросила Вера Николаевна.

— Боже мой! Да говорил ведь… Пойду к Петру Ильичу, расскажу все. Не могу я его обманывать. И ты скажешь… Он поймет… А потом поженимся с тобой, уедем отсюда… Ну скажи, согласна?

— Какой ты нетерпеливый, — опять повторила Вера Николаевна.

Скрипнула дверь в подъезде. Этот режущий скрип проткнул густую темень и застрял где-то над головой Скороходова. Зажав ладонями виски, Петр Ильич покорно ждал, когда страшный звук затихнет, уплывет дальше. Но он не затихал. Скороходову показалось, что над ним висит длинная острая игла, которая вдруг начала колоть ему в голову все сильнее и сильнее.

— Тебе, Грохальский, под силу только любовником быть, — игриво произнесла Вера Николаевна.

— Вера!

— Ну, ну, не сердись… Разойтись со Скороходовым и выйти замуж за тебя я не могу.

— Но почему же, почему? — с отчаянием воскликнул Грохальский.

— Видишь ли, Грохальский… Ты славный и умный, но… начинающий инженер…

— Какая чушь, Вера. Какая разница, начинающий я инженер или уже с опытом?

— Большая. У меня потребности, Грохальский… Как бы объяснить тебе… Я не могу, например, неделю прожить без театра. Не могу два раза подряд ездить в театр в одном и том же платье. А ты начинающий, тебе трудно будет…

Скороходов открыл глаза и увидел: низко над самыми домами ослепительно горели крупные звезды. Вера Николаевна продолжала что-то говорить Грохальскому, но Скороходов уже не мог разобрать ее слов. Он встал и, пошатываясь, побрел к подъезду.