Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева

Марианна Степановна жила в Пионерском посёлке на улице Боровой. Продиктовав нужные цифры, она поправила на носу очки и поспешила к китаянке, которая только что поднялась по лестнице и теперь выбирала наилучший ракурс для селфи.

– Марианна Аркадьевна! – вполголоса окликнула я, когда пристыженная китаянка поспешила в кассу. – А почему в музее нет ни одного упоминания о профессоре Матвееве, ни его портрета, ни завалящего фото? Вон ведь даже какие-то любители-палеонтологи на стендах красуются, а он был основатель музея, стоял у истоков…

– Всё завтра, – прошипела Марианна. – Не мешай работать, милая.

Китаянка уже размахивала купленным разрешением, да и мне пора было возвращаться из прошлого в настоящее. Времени осталось разве что на одну сигаретку.

У входа курил, красиво отставив руку в сторону, давешний продавец. Всем своим существом он наслаждался этим моментом и этим днём. Рядом с продавцом стояла женщина примерно моих лет и тоже курила, но как-то поспешно, без удовольствия, словно бы отбывая повинность.

– А вот и внучка основателя! – сказал продавец женщине. – Ваша, получается, близкая родственница.

Свердловск, март 1937 г.

В марте я услышала от преподавателей, что такого-то числа будет вечер ударников Горного института. Кто-то из преподавателей обижался, что билетов им не дают, а Оня Романова, всех менее заслуживающая приглашения, по знакомству пойдёт. Когда я пришла домой, то нашла на столе приглашение проф. К. К. Матвееву, принесли из профкома. Я обиделась. Два раза премировали, грамоту выдали, но приглашения ударнице нет, а Оня – пойдёт.

Пошла в музей, К.К. сразу спросил, есть ли ему приглашение. «Тебе есть, а мне нет». – «Ничего, и тебе будет. Сейчас скажу Рукавишникову». И действительно, через полчаса принесли билет и мне. Мы решили пойти вместе, явились, как аккуратные люди, к назначенному в билете времени, но оказалось, что пришли «первые». Было это в Музкомедии: нас пропустили и устроили в фойэ. Мы битый час сидели одни в зале и разговаривали, и тот наш разговор был очень приятен, он так напоминал прежние. К.К. рассказывал о пьесах, которые видел в Москве, я по поводу тоже рассказала какой-то интересный случай. Мы мирно беседовали и не заметили, как прошло время. Я чувствовала, точно камень сдвинулся с сердца. Потом начал набиваться народ.

Места наши оказались в разных рядах. К.К. говорит: «Посмотрим, кто сядет рядом со мной. Ему предложим твоё лучшее место во втором ряду, а сами сядем рядом». Рядом сел Подногин. Он без труда уступил мне место, и мы сели рядышком, как хорошие муж и жена. Когда стали выбирать в президиум, назвали К.К. Он выразил неудовольствие, сказал: «Займи моё место». Я положила на его кресло какую-то вещь и стала дожидаться конца торжественной части. Вот кончилась, объявили перерыв. Заседавшие в президиуме стали возвращаться на места к своим жёнам и уходили в фойэ. Вот пришел Стариков, вот Шевяков… Где же Костя? Я решила, что он зашёл в уборную, и продолжала терпеливо ждать. Зал опустел, я осталась одна, мне было жутко, страшно, но я не сходила с места. Тут кто-то ласково обнял меня за плечо – это была Щеглова. «Почему сидите одна? Там в фойэ танцуют. И К.К. там смотрит на танцы». – «А с кем он?» – «Не знаю, кажется, бывшая лаборантка Шадлуна». Щеглова ушла, но я уж догадалась. Никакой лаборантки не было. Была Оня… Вот и Борис Михайлович, Онин муж, появился и с тоскующим видом бродит по зале. Я не могла сдерживать слёз больше. Мы оба брошенные, оставленные были в зале, а они там вдвоём ворковали!

Антракт был бесконечен, минут сорок или час. Наконец, когда услышали, что спектакль начался, К.К. появился с бодрым, весёлым видом, как ни в чём не бывало, сел рядом и что-то произнёс незначительное. Я сказала: «Я бы пошла домой». – «Я согласен. Завтра рано вставать».

Мы не стали дожидаться конца и ушли. Было поздно, на трамвай не попали. Шли пешком. К.К. ничего не замечал, продолжал быть в прекрасном настроении. Придя домой, я подала ему ужин и сказала: «Я больше этого выносить не буду. Раз ты ведёшь себя так и меня позоришь, больше с тобой никуда не пойду». Он удивился, рассердился: «Кажется, пора понять, что я человек свободный и могу разговаривать с кем хочу. Я не знаю, чем я тебя опозорил». – «После перерыва все мужья вернулись к своим жёнам, а я просидела весь антракт одна, ты даже не позаботился зайти за мною». У него лицо опять сделалось гадкое, он близко подошёл ко мне, глядя на меня злыми, ненавидящими глазами, и сказал: «Жена? Ты знаешь, что такое жена? Ты ведь прекрасно знаешь, что такое жена!» Как ровно по лицу ударил! Я потеряла самообладание и закричала: «Если я тебе не жена, надо бросить комедию. Бери себе кого хочешь и уходи куда хочешь. Я не хочу с тобою жить и на тебя смотреть!» – «Хорошо, – сказал он, – я буду хлопотать квартиру». В эту ночь я его потеряла во второй раз.

На другое утро Андрей, смущённый и возмущённый, рассказывал мне, что весь институт заметил флирт К.К. с Оней и мою одинокую фигуру в зале. Все шептались, а товарищи с изумлением спрашивали его: «Что такое? Почему твой отец сидит с Романовой, а твоя мать одна?» У глупого парня не хватило смелости пойти на выручку матери, он лишь молчал.

Было одно обстоятельство, которое мешало К.К. совсем порвать со мной. Весною должна была выйти его статья, и ему надо было перевести её на французский язык. Он мне несколько раз об этом говорил ещё с осени, и я обещала перевести, когда буду свободна. И вот началось странное представление. Среди неприязненного, непримиримого настроения, постоянного молчания и временных стычек вдруг иногда начинали звучать примиряющие нотки и появлялось предложение лечиться, ехать в Кисловодск. Около этого предложения, раньше или после него, раздавался вопрос: когда будешь делать перевод? На Кисловодск мне предлагал 1000 рублей. От Кисловодска я категорически отказалась и между делом сказала: «Что же ты заботишься о моём здоровье, ведь я тебе не нужна!» – «Ты мне не нужна, а детям нужна, вот почему забочусь». Всё же я не отказывалась делать перевод, но определённо сказала, что не начну его, пока не кончу нагрузку.

Екатеринбург, сентябрь 2018 г.

– Ксения Сергеевна, что с вами?

Я заявилась к Лариным с опозданием на пятнадцать минут: в таких случаях Стёпина мама встречает меня недовольным видом, но на сей раз она, к своей чести, сдержалась и даже проявила некоторую обеспокоенность – а как иначе, если у репетиторши трясутся губы и сумка падает из рук?

– Может, отменим занятие? – неискренне предложила Ларина, но я, пробурчав «всё нормально» и не с первой попытки попав ногами в тапочки, всё-таки пошла в комнату, где меня ждал ученик. Стёпина мама была права: по-хорошему, следовало отменить занятие, потому что все полтора часа, оплаченных из её кармана, я думала не о том, как научить Стёпу plus-queparfait immédiat, а о своём позорном бегстве из музея. Дала мальчику тест, а сама, изображая, что проверяю его домашнее задание, гоняла в голове всё тот же эпизод.

Видела вновь и вновь, как моя (а на самом деле – Ксеничкина) родственница выронила сигарету из рук, слышала, как присвистнул продавец, пока фальшивая внучка, не сказав ни слова, бежала от них. Будто ограбила магазин, честное слово, – вынесла из него всю цыганщину разом!