Портрет моего мужа - Екатерина Лесина

А умных женщин не бывает.

Не в Империи. Да и у нас они лишь притворяются... я видела это в глазах Ганца, как видела... что-то еще?

- У него теперь хорошие шансы, - сказал он как-то, во время очередного моего визита. Я не знаю сама, почему я раз за разом приходила сюда. Мы ведь... даже не друзья, не говоря уже о большем. Всего-то навсего случайные знакомые, и знакомство это, если подумать на холодную голову, длилось пару дней.

Разве может человек стать близким за пару дней?

Нет, конечно.

...и поцелуи те не в счет.

...и все остальное тоже. Это просто... получилось так.

Но я приходила.

Наверное, потому что больше заняться было нечем... то есть, я могла бы подняться в исследовательский корпус, занять лабораторию - мне бы предоставили без вопросов, - и починить Этну, но...

...я приходила к целителям. Садилась на треклятый жесткий стул и просто сидела, сложив руки на коленях. Я сидела и смотрела.

Следила за дыханием.

Отмечала мельчайшие детали. Вот сегодня кожа стала менее желтой, чем вчера, и это, полагаю, хороший признак. Это значит, что его печень больше не умирает, а может даже восстанавливается. Или вот темные пятна на коже... они уменьшились и поблекли.

А дыхание стало ровнее, глубже.

Мне хотелось прикоснуться, порой желание это было почти непреодолимым, и тогда я прятала руки за спину: стоит повредить поле, и меня сюда больше не пустят.

Кирис... дышал.

Он делал вдох. Потом грудная клетка замирала на долю мгновенья и опускалась, медленно, на выдохе. И этот выдох тревожил поле. Оно рассыпалось снежинками, чтобы вновь собраться, облепить лицо...

...меня не тревожили.

Говоря по правде, я даже не знаю, сколько времени проводила у целителей. Однажды я встретила там Йонаса. Он сидел у постели Руты, прямо на полу, и смотрел на девочку.

Он обернулся.

И я поразилась, насколько другим стало его лицо. Заострившиеся черты, болезненно запавшие щеки, нос, который вдруг словно бы сделался больше, массивней. От былой утонченной красоты не осталось и следа.

- Это... со временем пройдет, - Йонас провел ладонью по лицу. - Она умирает.

- А... ты?

- Я нет.

Я кивнула. И села рядом. На пол. Почему-то мне показалось, что это будет правильно.

- Мне позволили покинуть камеру. Но я обещал, что буду носить маячок, - Йонас вытащил круглую бляху, которая свисала на толстой цепочке.

- Это ведь хорошо?

- Я не собираюсь воскрешать мертвецов. Я мог бы... но я знаю, что это будет не то. Я не хочу, чтобы она уходила, но она мне не верит. А еще у нее нет сил. Мне следовало бы раньше заняться демоном.

Он произнес это без тени сожаления, просто... рассказывая.

Ему, наверное, тоже было не с кем поговорить.

И я нашла Корна.

Я не знаю, почему такая простая мысль сразу не пришла мне в голову.

- Мои вещи... они ведь сохранились? Те, которые были при мне? - спросила я, не сомневаясь, что эти самые вещи никто не стал сжигать. Скорее уж переписали, запаковали и отправили на вечное хранение, куда-нибудь к мешкам с фасолью и репой.

Корн кивнул.

И вещи мне вернули.

Грязное рваное платье. И глина, смешанная с кровью, засохла, впиталась в ткань, сделав ту плотной, словно дерево. Впрочем, платье меня интересовало мало, как и нижнее белье, лежавшее в отдельном свертке.

И ботинки.

Чулки.

Россыпь камней, которые не удосужились почистить. Камни я все-таки забрала. Потребуют - верну, а так... мое.

Я почти потеряла надежду, когда увидела хрупкий стебелек-колечко, который почти потерялся в ошметках грязи. Как ни странно, он не стал выглядеть хуже. Напротив, он казался живым.

Почти.

Стоило прикоснуться, и шелковистый стебель прилип к пальцам, качнулся бутон, но полупрозрачные лепестки не облетели. И вот что дальше?

Впрочем, я знала, у кого спросить.

Глава 55

Йонас по-прежнему сидел на полу, хотя рядом с ним демонстративно поставили еще один табурет.

- Она умрет сегодня, - сказал он, не повернувшись ко мне.

- Или нет.

Он покачал головой.

- Я вижу метку... нас не любят в том числе и за это.

Что ж, наверное, мало приятного общаться с человеком, способным предсказать твою гибель.

- Помнишь, - я села рядом, на пол, на котором вдруг появился толстый теплый ковер. - Ты мне подарил... раньше... и сказал, что это... может помочь. Или... нет?

Йонас повернулся ко мне.

Он смотрел долго.

Очень долго.

И молчал.

Я тоже молчала. И в комнате стало очень-очень тихо, настолько, что я слышала слабое дыхание Руты. И даже, кажется, чувствовала, что дыхание это вот-вот погаснет, как огонек свечи на ветру.

- Ты и вправду хочешь отдать? Ей? - поинтересовался Йонас.

- Да.

- Это редкое растение... очень редкое... бабкины теплицы сохранят, только не всякий смотритель способен справиться с таким... разнообразием. Многое исчезнет. Само по себе или волей короны.

Он говорил спокойно, отстраненно даже.

- А если и нет, то вряд ли у тебя получится вновь получить цветок клалии. Дары богов случаются лишь единожды.

- И...

- Он может храниться годами... столетиями... ты можешь его продать и получить золото. Много золота.

- У меня уже есть много золота.

Мне вспомнился сундучок, набитый монетами. Зачем я их собирала? И ведь никто не остановил, не объяснил, насколько это глупо. Те же камни, которые я завернула в носовой платок, стоили куда больше.

- Или еще можешь оказать услугу... попросить... думаю, что угодно попросить. И получить. Чего ты хочешь?

Если бы я знала сама.

Свободы?

Пожалуй, мне даже дадут ее. Позволят поселиться где-нибудь в тихом городишке, где я буду притворяться обычной вдовой. Начну вязать или вот освою, наконец, коклюшки. Буду разводить сурфинии и варить варенье из зеленого крыжовника. Ходить на рынок, собирать сплетни. И не думать о прошлом.

...пока не сойду с ума от тоски.

- Или... ты можешь оставить себе, - Йонас смотрел, выжидая. - Жизнь, она странная штука. Когда-нибудь ты пожалеешь, что лишила себя... или кого-то еще шанса. Он ведь и вправду способен изгнать почти любую болезнь. Излечить смертельную рану. Спасти от яда или...