Портрет моего мужа - Екатерина Лесина

- Я слишком долго вынужден был молчать, теперь вот... мне скоро придется замолчать снова. Я принесу клятву крови. И клятву верности. Я... буду признан наследником. Короне не нужен скандал, а вот некромант пригодится.

Снег все-таки пошел.

Крупные белые хлопья падали, медленно кружась, чтобы коснуться кожи и истаять, опалив ледяным поцелуем.

И я вздохнула.

Время...

...шло.

Кирису становилось лучше.

Так говорили, но он улучшений не чувствовал. Его выводили из забытья. Поили отварами, горечь которых нисколько не притупляла боли. Позволяли удержаться в сознании, чтобы провести очередной допрос, а после отправляли к вездесущему морю.

Море забирало боль.

И говорило, что все еще ждет... море знает, что такое верность. Кирис не верил. Кажется, там, в забытьи, он разговаривал с родителями. Когда оправдывался, когда хвастался, когда просто рассказывал, счастливый, что его слушают. А после приходило осознание, что разговоры эти - всего-навсего бред.

Тогда море смеялось.

Как же... обмануло.

Однажды, очнувшись, он сумел повернуть голову и увидел женщину, которая сидела на стуле. Ей совершенно нечего было делать ни в целительском корпусе, - Кирис еще помнил, с какой неохотой Ганц смирялся с присутствием в своих владениях посторонних, - ни в его палате, ни на этом стуле. А она сидела. Руки сложила на коленях, но пальцы подрагивали, выдавая, что человеку столь живого характера непросто сохранять неподвижность.

Это было удивительно.

И море оскорбилось. Оно не позволило Кирису задержаться в сознании. Впрочем, когда он вернулся в следующий раз, женщина не исчезла.

- Мне сказали, тебе становится лучше.

Стоило бы что-то ответить, всенепременно ободряющее, потому что настоящие мужчины, даже умирая, спешат ободрить всех окрестных женщин, но губы склеила жажда, а в голове было пусто.

- И сказали, что ты не умрешь, - она чуть склонила голову набок.

За спиной Эгле было окно.

Простые стекла - Ганц ненавидел витражи, как и все прекрасное в жизни - и солнце где-то вдалеке. Оно пряталось в сизых клубах туч, но все же делилось светом, и вокруг женщины воздух дрожал.

Плясали пылинки.

- Это хорошо. У меня было только одно чудо. И я его потратила. Не на тебя.

Сама она чудо.

Странная.

Другая.

Не похожая ни на одну женщину, которую Кирис знал. Впрочем, не стоило себя обманывать: знал он не так уж и много. Но она определенно понравилось бы Вельме хотя бы короткими этими волосами, сквозь которые виднеется свежий шрам.

Или мужской одеждой.

Или это своей привычкой прислушиваться к чему-то, а к чему - попробуй пойми.

- Ты и сам вытянешь. Ваш целитель - невозможная сволочь, но мне кажется, он лучший. Так Корн сказал. Он тоже невозможная сволочь. И меня в это дерьмо втянули с его молчаливого согласия. Или не очень молчаливого.

Ей стоило бы ответить, но... пока Кирис только и мог, что молчать.

- Позвать кого-нибудь?

Нет.

Он не желает видеть ни Ганца, ни начальство, которое вездесущестью своей успело утомить. С него хватит одной этой женщины. Жаль, что донести до Эгле не выходит. И она встает. Правда... на пороге оборачивается.

- Интересно, - спрашивает она. - А тебе... самому не противно было играть с людьми?

Море смеется.

Оно умеет ценить хорошие шутки.

Глава 56

Кажется, я что-то сделала не так, иначе откуда это чувство вины?

И обида.

Злость.

Желание причинить кому-нибудь боль? К примеру, стене, которая молчаливо выдерживает мой пинок. Боюсь, здешние стены привычны не только к пинкам. Закричать бы. Или шагнуть со стены. А что, чем не выход? Полная свобода, как я хотела.

- Выпейте, - Ганц возник за моей спиной, и я даже не удивилась.

Молча приняла склянку.

Сделала глоток.

- Девочка будет жить, - это прозвучало почти как обвинение. - Потрясающая регенерация.

Я кивнула.

- Рада...

Правда, прозвучало совсем не радостно. Обида никуда не делась. А еще появилось желание поплакать. Вот прямо сейчас. Желательно уткнувшись в чье-то плечо, чтобы всенепременно сочувствующее. И Ганц, кажется, почувствовав что-то этакое, поспешно отступил.

Я всхлипнула.

И... ушла.

Нет, я могла бы вернуться в палату, высказать Кирису, что он сволочь, и брат мой сволочь, и вообще, кажется, мир всецело сволочами заселен. И что ждала я, когда Кирис придет в сознание, чтобы высказаться, а не потому, что за него боялась.

Слезы хлынули градом.

Зелье виновато, не иначе.

Они сыпались, мешая идти, а я все равно шла, быстро, как могла. Я, оказывается, успела изучить пятый корпус настолько хорошо, что могла и по сторонам не смотреть. Очнулась лишь на крыше.

Вдохнула ледяной воздух и сама себе сказала:

- Вот... идиотка.

- Почему?

Ага... брату, стало быть, донесли. Если он вообще мне... мысль неожиданно захватила.

- А я тебе и вправду сестра? - главное, не оборачиваться, потому что слезы продолжают течь, а рыдающие женщины выглядят жалко. То есть, может, кому-то и сопли к лицу, но не мне. В носу защипало, и вытерла его я рукавом.

Ужас кромешный.

- Вправду.

- Или... просто случай удобный?

- Если хочешь, кровь проверим.

- Проверим.

Нет, я не хочу, напротив, мне нужно хоть кому-то поверить на слово, но... кровь все равно проверим. Из принципа.

- Хорошо, - согласился он, ничуть недоверием не задетый. - Ты... как?

- Никак.

Я шмыгнула носом и села на крышу.

- Холодно.

- Заболею и умру... назло всем.

- Увы, вряд ли получится. Ганц воспримет это как личное оскорбление.

- Зачем... ты меня в это впутал? - я задала вопрос, который задавала себе не раз и не два. - Неужели... нельзя было иначе?

- Не знаю, - Корн сел рядом, и я сочла нужным предупредить:

- Холодно.

- Заболею и умру. Тебе придется возглавить род, а заодно заняться сводным отчетом для короны.

Да... меня все-таки не любят.

Он вытянул ноги и произнес: