Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

— Я иначе понимаю интересы родины. Но вы не беспокойтесь, мы не повесим их, когда вернемся.

Илмари с облегчением рассмеялся. Вместо раздраженного, скучающего юноши, гостившего здесь прошлым летом, по комнате расхаживал мужчина, полный кипучей энергии. Он ни минуты не мог устоять на месте. Мать было начала плакать, но вскоре воодушевление передалось и ей. Зато отец упорствовал.

— Ну, а дальше, через четыре недели?

По лицу Илмари было видно, что вопрос этот и для него не безразличен. Но он ответил твердо, почти сурово:

— Дальше не знаю. Только четыре недели ясны. Конечная цель—восстание. Но я не настолько большой человек, чтобы знать, как оно делается. Знаю лишь, что восстание необходимо, и этих дьяволов надо гнать до последнего угла их ада. Это так же верно, как да поможет нам бог!

При этих словах Илмари вскинул руку вверх — и усмехнулся. Усмехнулся над тем, как он это сказал. Отец, хоть и щемило сердце, тоже усмехнулся и сказал:

— Ну, ну! Бог не помогает таким сердитым людям. Я вижу, что бесполезно удерживать тебя, но должен сказать: одного похвального рвения недостаточно—в любом деле.

Мать уже согласилась. Она, собственно, не принимала участия в разговоре, а тихонько плакала, сдерживая подступавшие рыдания, чтобы не раздражать сына. Они долго не ложились, и, хоть Илмари уезжал лишь утром, пожелание спокойной ночи звучало как последнее прощание.

Утром настроение было уже более будничным. Ночь плохо спали. И притом родители оказались в неловком положении из-за денег. Илмари не сказал прямо, сколько ему нужно, но они понимали, что в такой поездке малым не обойтись. А они располагали немногим, ибо эта семья вечно сидела без денег, словно злой рок тяготел над нею. У них, разумеется, были постоянные доходы, но деньги утекали так же быстро, как поток, не встречающий никаких преград на своем пути. Пастор уже давно смирился с этим. До сих пор так жили, проживем и дальше. Порой он утешал себя в духе писания: «Не грех ли сетовать? Когда бог дает день, он дает и хлеб насущный».

Но теперь им пришлось собрать все, что было, и, тем не менее, отдавая деньги сыну, отец испытывал неловкость. Илмари почувствовал это и хотел было отказаться от части денег, но деликатность заставила его взять все. Он поблагодарил, объяснив при этом, что отъезжающие получают на дорогу денежную помощь, но он не мог взять своей доли, потому что в их группе были люди, гораздо более нуждающиеся. Отец покашливал, когда говорили о деньгах, но, видимо, его смущение имело и другую причину. Он подошел к столу и достал из ящика Евангелие. С улыбкой отдавая книгу сыну, он сказал:

— Мы слишком долго жили врозь. Поистине слишком долго... Я прошу тебя взять это.

И помолчав немного, добавил полушутя, словно стараясь скрыть свое смущение:

— Это тебя не обременит. Книжка маленькая.

Много раз отец пытался сблизиться с сыном. Но какая-то застенчивость все время вставала преградой между ними. Он угадывал в жизни сына нечто такое, о чем не мог даже подумать — так это было больно. Книга всколыхнула в нем то же чувство, почему он и стал так смущенно шутить. Тогда лицо сына стало серьезным, пожалуй, даже слишком серьезным, для того чтобы это выражение могло быть искренним. Он ответил поспешно, так, что это получилось почти искренне:

— Благодарю... и за все... за все...

Отец со вздохом расправил спину и сказал грудным, глуховатым голосом:

— Мы должны быть бравыми... ради мамы... она... ей очень тяжело...

Они вышли из канцелярии, торопясь закончить разговор. Лошадь уже ждала во дворе, и Илмари с наигранной бодростью стал собираться в дорогу. Он ходил по комнатам, шумно топая, словно уже маршируя, и во всех движениях его и в походке сквозила решительность и сила. Мать куда-то исчезла, и Илмари знал, что она прячет слезы. Когда настал момент отъезда, мать вышла в переднюю. Глаза ее были мокры, а губы пытались улыбаться. Колени у нее подкашивались, но она держалась изо всех сил, чтобы не раскиснуть, и укрепляла свой дух смутным представлением о спартанской матери. Где-то в сознании шевелилась фраза: «Возвращайся со щитом или на щите». Но она была все же не спартанка, а обыкновенная финская пасторша, и в сыне сосредоточилась вся ее сердечная нежность. Улыбка на ее губах угасла, и она произнесла только:

— Ну, вот...

И всхлипнув, упала сыну на грудь. Илмари легонько похлопывал ее по плечам и говорил:

— Нет причины горевать... никакой причины... до свиданья.

Он попрощался с отцом и поспешно вышел. Усаживать в сани, он оглянулся и махнул на прощанье родителям, стоявшим на крыльце. Лошадь пошла, но Илмари велел еще остановиться и крикнул, обернувшись:

— До свиданья! Каждый должен сначала покинуть свою Корсику...

Он сказал это залихватски весело, но родители не поняли его, так как они в эту минуту не могли ни о чем думать. Сани заскрипели на морозном снегу, удаляясь по березовой аллее, и быстро скрылись, свернув на большак. Было еще темно. Рассветное небо сплошь покрывали тучи, и только на востоке — в просвете между облаками и зубчатой кромкой леса — пробивалась огненно-красная полоса занимающегося февральского утра.

II

— Идите скорее смотреть. На бароновой горе две машины.

Все, кто был свободен, то есть преимущественно женщины и дети, робея, толпились вокруг автомобилей. Никто из местных еще не видывал такого, но все же знали понаслышке, что это за штука. Возле машин стояла группа русских офицеров. Они рассматривали карту и, быстро-быстро говоря о чем-то между собой, показывали руками то в одну сторону, то в другую. Когда кто-нибудь из них случайно указывал в сторону собравшихся людей, те невольно пятились, как бы уступая дорогу.

— Ману идет.

Барон подошел к офицерам и поздоровался с ними, пожимая руки. Он, запинаясь, заговорил на каком-то непонятном иностранном языке, обращаясь к одному из офицеров, который потом переводил на русский. С офицерами был и ленсман, не тот, который выселял Лаурила, а новый. Он что-то долго говорил барону по-шведски, после чего барон, откланявшись, удалился. Офицеры направились пешком через поля к высокому холму Кетунмяки .

Шоферы остались у своих машин, и люди постепенно обступали их все ближе и ближе.

— Вон у них какие резиновые колеса. Они на бензине ходят. Лаури Кивиоя знает, он видел такие на станции.

Одетые в форму шоферы, улыбаясь, смотрели на деревенских. И вот уже