Лоуренс Аравийский - Томас Лоуренс

В Хартуме к Аравии относились равнодушно, что особенно побудило меня ознакомить сэра Реджинальда Уингэйта с моими длинными отчетами, в которых я указывал на то, что положение является многообещающим. Главная нужда заключалась в умелой поддержке, и кампания безусловно развернулась бы успешно, если бы к арабским вождям прикомандировали в качестве технических советников нескольких кадровых британских офицеров, компетентных в своем деле и говорящих по-арабски, чтобы поддерживать связь с нами.

Уингейт был рад услышать такую положительную оценку вещей. Арабское восстание уже многие годы являлось его мечтой.

По прошествии двух или трех дней, проведенных мной в Хартуме, я выехал в Каир, зная, что одно ответственное лицо уже согласилось во всем со мной. Поездка по Нилу показалась мне праздником.

После того, как я пробыл несколько дней в Каире, мой начальник генерал Клейтон велел мне вернуться в Аравию к Фейсалу. Так как мне это было совершенно не по нутру, я настаивал на своей полной непригодности для подобного поручения. Я заявлял, что ненавижу ответственность (ясно, что при добросовестной работе пост советника являлся ответственным) и что в течение всей жизни я с бОльшим удовольствием имел дело с предметами, чем с людьми, и с отвлеченными мыслями, чем с предметами. Я не похож на солдата и ненавижу солдатчину, а между тем сирдар мог бы телеграфировать в Лондон о присылке нескольких кадровых офицеров, достаточно компетентных, чтобы руководить войной арабов.

Клейтон ответил мне, что до их приезда могут пройти месяцы, в то время как Фейсал должен быть связан с нами, и Египет должен быстро узнавать его нужды. Значит, я должен был уехать. Оставить «Арабский бюллетень», основанный мной,[26] географические карты, которые я хотел составить, всю свою работу, деятельность, которую я так любил, в которой мне помогало полученное мной образование, и взять на себя роль, к которой я не чувствовал никакой склонности!

Мой путь лежал через Янбу, ныне специальную базу армии Фейсала. Когда я отправился оттуда в глубь страны, чтобы опять попасть к Фейсалу, пришли известия о поражении турок. Разведочный отряд их кавалерии на верблюдах продвинулся слишком далеко в горы, арабы настигли и рассеяли его.

Итак, начало моего пути прошло при счастливых предзнаменованиях. Ответственность за мое путешествие была возложена на ишана Абд эль-Керима[27] Его сопровождало трое или четверо из его людей, все верхом. Наше передвижение совершалось очень быстро, так как Абд эль-Керим славился как великолепный ездок, гордящийся тем, что он ездит втрое быстрее среднего ездока. Верблюд был не мой; погода была холодная и облачная. Поэтому я не возражал. Мы ехали легкой рысью, без перерыва, в течение трех часов.

Мы снова тронулись в путь и, после часовой бешеной скачки, в темноте достигли подножия невысокой цепи гор. Мы пересекли ее по узкой песчаной долине, в которой дул сильный ветер. Так как за несколько дней перед тем здесь несся поток, почва стала твердой для наших выбившихся из сил верблюдов, но подъем был крут, и нам пришлось брать его шагом. Мне это было приятно, но Абд эль-Керим был так этим раздражен, что когда мы, по прошествии часа, достигли вершины, он пустил своего верблюда вскачь, проделав спуск со стремительной быстротой в какие-нибудь полчаса, уже на исходе ночи. Затем равнина снова развернулась перед нами, и мы достигли расположенных за нею плантаций Нахль-Мобарека, с обширными финиковыми садами.

Приблизившись, мы увидели меж стволами пальм дым и пламя многих костров, услыхали рев тысяч возбужденных верблюдов, залпы и крики отставших во мраке людей, разыскивавших в толпе своих друзей. Так как в Янбу мы слышали, что Нахль покинут, то подобная сумятица обозначала нечто странное, быть может, даже враждебное.

Мы тихо подкрались к концу рощи, пробираясь вдоль узкой улицы между глиняными стенами, вышиной в человеческий рост, к группе молчаливых домов. Абд эль-Керим силой открыл ворота одного из дворов, ввел туда верблюдов и стреножил их у стены так, что они оставались невидимыми. Затем он зарядил винтовку и пополз по улице по направлению к шуму, чтобы выяснить, что случилось. Мы ждали его в холодном мраке. Наша пропотевшая одежда медленно просыхала.

Он вернулся через полчаса и рассказал, что это уже прибыл Фейсал со своими отрядами, и мы должны присоединиться к нему. Мы вывели верблюдов, сели на них и поехали по другому переулку. В конце его была плотная толпа громко кричавших арабов и верблюдов, перемешанных в диком беспорядке. Мы пробились сквозь них и, спустившись по склону, внезапно оказались в ложбине — Вади-Янбу, которая представляла собой широкое, открытое пространство.

Мы успели лишь заметить массу солдат Фейсала, заполнявших всю долину. Горели сотни костров, и вокруг них расположились арабы, которые ели, приготовляли кофе или спали, закутанные, как мертвецы, в свои плащи и лежа вповалку между верблюдами. Вокруг расхаживали патрули.

Мы с трудом проложили себе путь через это столпотворение и на островке спокойствия, в самом центре ложбины, нашли ишана Фейсала. Мы остановили наших верблюдов. Фейсал сидел на ковре, разложенном на голых камнях, между своим двоюродным братом ишаном Шарафом, губернатором Имарета и Тайфа, и Мавлюдом — этим суровым, покрытым шрамами, старым месопотамским патриотом, сейчас выполнявшим обязанности адъютанта Фейсала. Перед ним на коленях стоял секретарь, составляя приказ, а позади — второй, читающий вслух донесения при свете посеребренной лампы, которую держал раб.

Фейсал, спокойный, как всегда, приветствовал меня улыбкой, пока заканчивал диктовать. Затем он извинился, что принимает меня в подобной сумятице, и сделал знак рабам, чтобы они оставили нас вдвоем. Когда они удалились, он объяснил мне, какие неожиданные события случились на фронте за последние двадцать четыре часа,

Турки незаметно обошли по боковой дороге в горах передовые заставы арабских отрядов в Вади-Сафра и отрезали им отступление. Люди племени гарб в панике разбежались по оврагам и едва спаслись, разбившись на группы по двое, по трое. Турецкая конница устремилась в опустевшую долину и через ущелье Дифран пробралась к бир Сайду, где эмир Зейд, юный сводный брат Фейсала, расположился лагерем со своими войсками из племени гарб. Турки застигли Зейда врасплох и привели его в замешательство. Его отряд превратился в беспорядочное скопище беглецов, дико кинувшихся во мраке ночи к Янбу.

Вследствие этого дорога на Янбу оказалась открытой для турок, и Фейсал лишь за час до нашего приезда примчался сюда с пятью тысячами людей, чтобы защитить свою базу, пока не удастся наладить надлежащую оборону. Положение являлось серьезным, но присутствие Фейсала здесь могло привлечь неприятелей и заставить их потерять несколько дней на попытки захватить его, а мы тем временем укрепили бы Янбу.

До половины пятого утра Фейсал выслушивал свежие известия, просьбы и жалобы. Мы очень продрогли, так как сырость просочилась через ковер и пропитала одежду. Лагерь постепенно затих, усталые люди один за другим укладывались спать. Над лагерем мягко спустился белый туман, в котором от костров подымались ленивые колонны дыма. Фейсал, наконец, закончил всю неотложную работу. Мы съели полдюжины фиников и свернулись в клубок на влажном ковре.