Волны любви. Маленькие семейные истории - Диана Вран

— Надо подумать. Бабушка тоже должна сказать свое слово. Как, впрочем, и Генрих. Парню всё-таки уже одиннадцать лет, и ему не откажешь в здравом уме.

Упоминание бабушки было Вальтеру неприятно, это было видно, но все же после поминок поехал со мной к ней.

Бабушка выглядела уставшей и ещё более постаревшей, но уже не кипела как самовар. Однако была непреклонной.

— Нет! Не позволю. Помру, тогда что хотите делайте. Но я ещё в здравом уме и добром здравии, спасибо блокаде, закалила, так что проживу долго.

Потом мы пешком прогулялись до гостиницы и я пообещал Вальтеру, что присмотрю за мальчишкой. Мой младший брат рос не по годам смышленым и серьезным. Бабушка не однажды, глядя задумчиво на внука, спрашивала маму: «Ленка, ты присмотрелась бы к сыну, нормальный ли растет? Что-то умен и рассудителен не по годам». На что мама, смеясь, отвечала:

— Не завидуй, мама, ему есть в кого быть умным! Ты одна стоишь целого университета.

А я иногда ловил себя на мысли, что люблю его больше, чем родного сына.

Бабушка вообще была от него без ума, но тщательно это скрывала за своим вечным ворчанием. Ее горе было безмерным, когда ей отказали в силу возраста в опеке над внуком. Зато в моей семье появился ещё один ребенок. Язык не поворачивался называть Генку братом.

Накануне годины я позвонил Вальтеру и пригласил его приехать на поминки. Приехать он не мог, так как они с Линой переезжали в другой город, кажется, Штендаль, в Восточной Германии, где ему предложили новую работу. Однако вскоре перезвонил сам и завел разговор о Генрихе.

Если мы сейчас договоримся, тогда он непременно приедет. Сейчас очень удобный момент. Он будет свободен неделю, пока не приступит к новому проекту, это во-первых, и во-вторых, можно при переезде попытаться взять в аренду такой дом, чтобы в нем была комната для ребенка.

Я не мог ответить ему сразу, хотя уже давно был готов к положительному решению. Оно созрело у меня тогда, когда однажды Генка назвал меня папой и даже не понял, что оговорился. За год, пока он жил у меня, такое случалось неоднократно. Парню нужна была семья, в которой он был бы центром внимания и заботы. Мы с Тамарой любили его и не делали различия между ним и своим сыном. Различия он расставлял сам. Будучи нежным и ласковым по природе, ограничивал себя в проявлении этих чувств. Если со мной был на «ты», к Тамаре обращался на «вы», что ее очень огорчало. Ведь когда-то она его нянчила на своих руках. Ко всем предложениям делать по-другому он оставался глух. Мне казалось, что и в играх с Артёмом он был сдержан и аккуратен, потому что чувствовал себя как в гостях. Хотя вполне может быть, что взрослея, Генка все больше становился похож характером на Вальтера.

Однажды выяснилось, что он чуть ли не каждый день после уроков заходит в мамину квартиру. Взял без разрешения из ящика в прихожей мои ключи от той квартиры. Приходит, делает там домашние задания, перебирает мамины вещи, как порядочный пьет какао с пиццей. Пиццу он мог есть день и ночь. Она его и выдала. Позвонила соседка и спросила, кто живет в нашей квартире? Она видит часто у двери разносчика пиццы. Я ничего не смог ей ответить и на другой день в обеденный перерыв поехал на Черкизовскую. Генка сидел на кухне за столом и листал рекламный буклет из почтового ящика. На столе лежала открытая коробка с пиццей. Брат по-хозяйски предложил мне чашку кофе и сам приготовил ее. Мы молча доели остатки пиццы, после чего он вымыл и убрал посуду. Когда мы уходили, Генка, заперев дверь ключом, протянул его мне. Я не стал вести допросов с пристрастием зачем и почему он сюда ходит. Может, он пытается среди маминых вещей найти контакты отца?

Генрих потянулся к отцу только в первые минуты знакомства. Он подошёл, взял отца за руку, прижался к нему, спрятав лицо в складках пальто. Они стояли рядом, и я поразился, насколько же мальчишка похож на отца фигурой, жестами, цветом волос… С возрастом волосы на голове у него потемнели и приобрели какой-то серый оттенок. Не надо гадать, чтобы понять кто тут потоптался.

Все время, пока мы готовили документы на вывоз ребенка, пришлось сдавать анализы на отцовство и долго ждать результата, отец с сыном были как чужие. Вальтер отказался остановиться у нас, несмотря на то, что это было бы лучше для них обоих. Когда он приходил к нам, Генка садился в сторонке и наблюдал за отцом на расстоянии. Отец это чувствовал, однажды не выдержал и спросил:

— Хайнрихь, ты что-то хочешь спросить?

— Нет.

— Ты смотришь на меня пристально, и я вижу в твоих глазах вопрос.

— Нет. Я просто вспомнил кое что и задумался.

Я не понимал, что происходит. Ведь Генка так ждал отца. Первые минуты встречи были трогательными и весь вечер до ухода Вальтера в гостиницу прошел нормально. А на другой день как тормоз сработал. В какой-то момент мне даже показалось, что сын избегает отца. То у него кино, то какие-то игры, то он кому-то что-то обещал… Я был в растерянности и не знал, что делать. Вальтер, чертов папаша, никак не реагировал на выходки сына и не собирался мне помогать. Рассчитывал отыграться дома? Червь сомнения, правильно ли я делаю, что отдаю ему братишку, начал грызть мой мозг.

В день отъезда в Москве разыгралась метель с сильным снегопадом. В аэропорт поехали со значительным запасом времени и всё-таки из-за адских пробок успели только-только к окончанию регистрации. Все устали и перенервничали. Вальтер мчался впереди, не оглядываясь, мы трое — я, Тамара и Генка, — еле поспевая, бежали за ним следом. Я тащил Генкин чемодан, набитый под завязку. Бабы напихали в него одежек, белья на первые дни и ещё черт знает что. Зачем-то купили новое демисезонное драповое пальто. Никто из подростков сейчас не носит такие. Все ходят в куртках. Но Генка потребовал именно пальто, как сказала Тамара. У меня мелькнула мысль, не в подражание ли отцу? Вальтер-то ходит в