Свидание - Луиза Дженсен

Мы ведь с ней уже друзья… А согласно «Фейсбуку» – нет. Мотаю вниз. Большинство постов недоступны, но самый последний сделан примерно в то же время, что и мое фото в «Инстаграм». Изображение темного неспокойного моря и цитата:

Откидываюсь назад как от удара и перевожу дух. Почему она удалила меня из друзей? Или это я ее удалила? Что произошло в ту ночь? От вопросов материализуется воспоминание: крики, плач. Не могу сказать, я ли кричу или на меня. Так же быстро, как и пришло, воспоминание тает, и я опять тупо смотрю на кнопку «добавить в друзья». Кликаю по ней большим пальцем, и она меняется на «запрос отправлен». Поспешно выхожу из «Фейсбука». «Кто над чайником стоит, у того он не кипит», – говорила мама.

Открываю «Наизнанку», то самое приложение знакомств. Перехожу в личные сообщения.

При виде его имени опять вспыхивает воспоминание. Громкая музыка. Удушливый запах лосьона после бритья, от которого першит в горле. Ко мне наклоняется мужчина. Зеленый твидовый пиджак. Наши ноги соприкасаются. Свет мигает. Встаю. Я к этому не готова. Неприятный узел в животе. Зал кружится в красных, желтых и зеленых огнях, расплывается и пропадает… И вот я снова в гостиной, хватаюсь за диван так, будто, если отпущу, меня унесет стремительным потоком.

Взгляд натыкается на фото мамы. Она не знает, что ее снимают, склонилась над тортом по случаю моего дня рождения, украшает его сиреневой глазурью. Рядом на столе – двенадцать розово-белых витых свечек. Тогда мама, наверно, в последний раз была по-настоящему счастлива. Теперь они на вес золота – обычные мгновения, которые мы принимаем как должное. Мой последний торт. После того дня я их не выносила. Достаточно запаха бисквита «Виктория» в духовке, и я одним махом возвращаюсь в прошлое. Перевернутый стол. Серебристая надпись «С днем рождения», треснувшая под тяжелыми ботинками, крики, шок. Жизнь изодрана в клочья, как легкая сиреневая ткань, которой был накрыт стол, когда они ворвались и всему пришел конец.

Просматриваю переписку с Юэном и даже сейчас, в ретроспективе, не нахожу ничего подозрительного.

Он кажется нормальным. Обычным.

Сентиментальный! – ответила я.

Я сунула телефон в карман, как будто спрятала секрет, снова избегая его вопроса. Я определенно не хотела ни на какое свидание, однако маленькая глупая частица меня была польщена вниманием. По следующему сообщению чувствуется, что Юэн уловил мою нерешительность.

Но испугало меня не то, какой он, а то, какая я.

Я повернула на безымянном пальце золотое кольцо. Может, мы с Мэттом легко сдались? Я чувствовала себя беспомощной, растерянной и отчаянно жаждала ясности. Если есть хоть малейший шанс спасти брак, разве не стоит попытаться?

Помню, совсем запутавшись, я прыгнула в машину и медленно поехала по городу, пробуксовывая на гололеде. Наш дом был погружен во тьму. Иней прочертил узоры на дорожке, снег припорошил пихты. Я резко постучала в парадную дверь, кляня себя за то, что не захватила ключ, а потом, шурша заиндевелой травой под ногами, направилась по газону к черному ходу. В темной кухне светились красным часы на духовке. Притопывая окоченевшими ногами, я позвонила Мэтту на мобильный.

– Алло!

По крайней мере, ответил на звонок.

– Надо поговорить, – выпалила я.

Изо рта в студеном воздухе поднимался пар.

– Неудачное время, Эли. У меня сейчас ужин сгорит.

– Ты готовишь? Дома?

– В микроволновке.

Солгал. Опять солгал.

– У тебя что-то важное?

Хотелось ответить: «Да, важное. Я – важна». Однако я ничего не сказала. Даже не попрощалась.

Подойдя к машине, обнаружила, что мистер Хендерсон льет на ветровое стекло теплую воду.

– Уже оледенело… Так и думал, что вы скоро вернетесь. Мэтта нет дома.

– Не знаете, где он?

– Нет, простите… – Мистер Хендерсон замялся, взвешивая, стоит ли продолжать. – Он редко здесь ночует.

Эта новость была как удар под дых. Я понятия не имела, где пропадает мой муж. Или с кем.

– Не говорите ему, пожалуйста, что я приезжала.

– Разумеется. – Мистер Хендерсон вытер влажную руку о вельветовые брюки. – Я умею хранить секреты.

Я чмокнула его в щеку и уехала. Мой дом в зеркале заднего вида становился все меньше, и когда темнота совершенно его поглотила, полились слезы. Я заглушила мотор, уронила голову на руль и дала волю горю и разочарованию. Когда эмоции схлынули, стянула с пальца обручальное кольцо, на котором была выгравирована незабвенная строка из «Филина и Киски»:

На что променял меня Мэтт? Накого? Я кинула кольцо в бардачок, достала телефон и написала одно слово.

Передумала отправлять. Послала совершенно другое. Другому.

Не знаю, согласилась ли я на свидание с Юэном из-за злости на Мэтта, одиночества, которое пульсировало в сердце, или оттого, что он искренне мне нравился. Сразу пришел ответ:

Шмыгая носом, я пошутила:

Теперь не смешно. Юэн может снова на кого-нибудь напасть. Кликаю кнопку «написать сообщение» и обнаруживаю, что Юэн больше не активен. Быстрый поиск подтверждает: его профиль удален. Падаю духом. Теперь его не вычислить. Может, заявить в полицию, и пусть сами разбираются? Совесть нашептывает мне поступить как до´лжно.

В воздухе разлита прохлада. Я стягиваю со спинки дивана клетчатое желто-розовое, как бисквитный торт, одеяло, и накрываю ноги. Это одеяло – одна из немногих вещей, сохранившихся с детства. Как-то после школы я вытащила из темно-синего ранца смятое письмо и протянула его маме. Учительница просила связать дома квадратные лоскутки. А мы с ней потом их сошьем, и получатся одеяла, на благотворительные цели.