Свидание - Луиза Дженсен

Сую ноги в тапочки, накидываю халат и спускаюсь в темный коридор. Узкие полосы лунного света пробиваются сквозь жалюзи слева от двери.

Сдерживаю дыхание и, непонятно почему, боюсь зажечь свет, жалея, что не попросила Бена остаться на ночь. Правда, Джеймс и Джулс в соседнем доме. Все хорошо. Хорошо.

Шаркающие шаги. Бормотание.

– Крисси, ты? – спрашиваю я едва слышно.

Дергают дверную ручку. Я делаю шаг вперед и берусь за ключ, но вместо того, чтобы его повернуть, отхожу в сторону, поднимаю жалюзи и всматриваюсь в окно. К стеклу с той стороны прижимается лицо. Я потрясенно отшатываюсь. Смотрят на меня. Одно ясно: это не Крисси. Машинально понимаю: мужчина. В темноте не разберешь, но из-под вязаной шапки, какие носят рабочие, не видно длинных волос. Несколько секунд глядим друг на друга в упор. Кажется, проходит целая вечность.

Он поднимает руку в перчатке и стучит в стекло. Медленно, методично, снова и снова. Бум-бум-бум – удары сливаются с пульсацией у меня в голове. Я зажимаю уши и зажмуриваюсь, надеясь, что это галлюцинация, вызванная лекарствами, но когда открываю глаза, лицо все еще здесь.

Руки по-прежнему барабанят в окно.

Как в фильмах ужасов, которые любил Мэтт. Он крепко обнимал меня за плечи и целовал в макушку, а я при каждой страшной сцене тыкалась лицом ему в грудь. Бросала в рот карамельный попкорн и шумно жевала, чтобы приглушить истошные вопли на экране. Сейчас это не фантазия. От дыхания незнакомца запотело стекло. Реальность, ужасная и пугающая. Будь это кино, я бы орала актрисе: «Да делай же что-нибудь! Беги!» Колени у меня слабеют, я медленно, с трудом отступаю по коридору, не в силах оторвать взгляд от окна, как будто если отведу глаза, оно рассыплется на осколки. Наверно, это он, Юэн.

Он не сможет открыть замок, говорю я себе, однако это не успокаивает мое исступленно колотящееся сердце, не осушает пот, который ручейками стекает между грудей. Внезапно меня охватывает желание позвонить в полицию. Шаря за спиной, я поворачиваю ручку в гостиную, пячусь, едва не падая, и зажигаю свет. Стационарный телефон, который мы провели ради интернета, стоит на этажерке с книгами. Хватаю трубку и дрожащей свободной рукой включаю настольную лампу. Она разгоняет мрак, но я по-прежнему целиком во власти страха. Томатный суп, который я ела на ужин, поднимается в горле, большой палец резко жмет кнопку вызова. Держу трубку около уха, а воображение рисует сцены из фильмов. Правда ли, что перерезать телефонную линию ничего не стоит? С неописуемым облегчением слышу гудок. Набираю первую девятку.

Удары стихают.

Вторая девятка.

Тишина кажется более звонкой, чем стук в стекло.

В нерешительности опускаю трубку и осторожно крадусь в коридор. Он ушел? Темно, не видно ни зги. Прижимаясь спиной к стене и замирая после каждого шага, медленно двигаюсь к двери.

Жду.

Прислушиваюсь.

Тихо. Только шум крови в ушах. Я уже у окна. Ощущение трубки в руке несколько успокаивает. Я неуклюже пригибаюсь, рассчитывая, что в тени меня не видно. Под подоконником на секунду замираю и собираюсь с духом. Поднимаю голову, дюйм за дюймом, пока глаза не упираются в затуманенное стекло.

Мелькает тень.

Долю секунды я не в силах пошевелиться или дышать. Не в силах сделать ничего. На меня со всего маху обрушивается страх. Глаза завороженно следят за тенью. Нет, это ветви дерева. Всего-навсего дерево. С опаской встаю, приставляю ладони к глазам и вглядываюсь в темноту.

Никого.

Но это не значит, что он ушел.

Полночь. Бой часов толкает меня на решительные действия. Желание узнать, ушел ли этот человек, перевешивает все остальное. Сжимая телефон в руке, я мечусь из комнаты в комнату, включая лампы, отдергивая занавески и поднимая жалюзи. Сад позади дома залит мягким лунным светом. Вдоль забора теснятся угрюмые тени деревьев. С парадной стороны улица прочерчена пунктиром фонарей. Недавно местные власти погасили их через один, и полутемное пространство между ними кажется огромным. Большинство окрестных домов накрыты сонной тишиной. Тот, кто колотил в мое окно, исчез. Вызывать полицию теперь бессмысленно, но я не хочу оставаться одна. Хватаю с подставки в кухне разделочный нож. Лезвие приветливо мерцает. Крадусь к парадной двери и берусь за ключ с такой силой, что синеют пальцы, но повернуть его ради короткой перебежки к Джулс не могу. Выходить на улицу до рассвета слишком страшно. Я устраиваюсь на диване, твердо решая не спать. На всякий случай.

Резко вскидываю голову, точно марионетка, которую кукловод потянул за нить. Щурясь на свет, тыльной стороной ладони вытираю рот. Думала, не усну, но все-таки на несколько часов задремала. Теперь кажется, что более одинокого времени, чем пять утра, просто не существует. Тихо. Ни шороха. Никто не стучит по стеклу. Меня трясет. Встаю. Колени подгибаются, как при крайней усталости. Чтобы сделать первый шаг, приходится собираться с силами. Сердце гулко стучит. Я выглядываю в каждое окно, ожидая, что с той стороны вот-вот возникнет незнакомое лицо. Нет, ничего не происходит. Бреду обратно в гостиную. Здесь жуткий холод, руки и ноги у меня ледяные. Я специально выключила отопление, чтобы не уснуть. Опустившись на колени, укладываю крест-накрест щепки и поленца на колосник дровяной печи и чиркаю спичкой. Пламя весело трепещет в знак приветствия, и мне уже не так одиноко.

Я немного приободряюсь, когда вспоминаю, что через несколько часов заберу Бренуэлла. Очень по нему соскучилась. Он маленький, но совершенно очаровательный. Я то и дело привожу его на работу, чтобы порадовать подопечных – некоторым больнее расстаться с питомцем, чем с домом. До чего приятно наблюдать восторг на лице миссис Томас, когда Бренуэлл устраивается у нее на коленях и она гладит его артритной рукой.

Освежитель с легким шипением выбрасывает в воздух ванильную струю, я от неожиданности вздрагиваю, оборачиваюсь и замечаю на книжном шкафу розовую коробку в цветочек. Она притягивает меня, словно магнит, и хотя я сопротивляюсь, хотя знаю, что это мучительно, все-таки достаю ее со шкафа и приподнимаю крышку.

Смотрю на то, что не хочу видеть. Глаза затуманиваются. Моя жизнь раскинулась передо мной веером глянцевых снимков шесть дюймов на четыре. Я лелеяла слабую надежду, что она, точно стеклянной перегородкой, разделилась надвое – лица из воспоминаний останутся неизменными, и болезнь затронет только настоящее и будущее. Я жестоко ошиблась. Наугад вытаскиваю из стопки снимок. Многие годы собиралась купить альбомы, как делала мама. Фотографии помогли мне выжить, когда ее не стало. Мы с Беном часами сидели, прильнув друг к другу и листая страницы прошлого. Делились воспоминаниями: жарко´е, шипящее в духовке по воскресеньям, золотисто-коричневые йоркширские пудинги. То, что мы не хотели забывать: теплое молоко перед сном, горячий шоколад, который мы помешивали до молочной пенки и пузырьков. Благодаря этим воспоминаниям краски в моей памяти не поблекли, в отличие от некоторых старых снимков в коробке. Моя мама никогда не станет черно-белой. Я бесконечно благодарна, что в те дни фотографии не хранили в облаке – запароленные, недоступные, навеки потерянные, как и человек, который с любовью их снимал. Наверно, поэтому я и распечатываю свои.