Звени, монета, звени - Вячеслав Шторм

Много веков спустя случилось так, что в тот момент, когда при смерти был Мудрый Северного Предела, вспомнили Четыре о Трейноксисе, что так и стоял каменной статуей в мертвом Пределе. Не живой и не мертвый, всё же оставался он самым искусным и могущественным из всех, когда-либо рожденных в Пределах, и много мог бы совершить пользы для дела Четырех и прославить имя Их. Рассудив так, оживили Они Трейноксиса, но стерли память его, наложили призрачную пелену уродства на лицо его и таким доставили в Северный Предел. С тех пор не было у Них более преданного и могущественного слуги…

Будто гигантская, безжалостная рука грубо отшвырнула меня прочь от алтаря. Я упал лицом вниз, распростерся на камнях, сжался в жалкий, трясущийся комок. Сладость на губах неожиданно сменилась резким кисловатым привкусом железа и крови. По-прежнему звучал дивный голос, пытаясь донести до моего разума что-то еще, но я уже не слышал его. Я выл, как издыхающий волк, зажимая уши руками. Только бы не слышать ничего! Умереть! Вновь превратиться в безмолвную каменную статую! Больно! О, как же больно!!!

Проклятие, проклятие всем вам!

Вам, Творцы, создавшие меня для мучений и для мучений пробудившие меня из блаженного неведения!

Вам, Четыре, заставившие меня стать палачом для моей Родины и превратившие в своего раба!

Вам, люди, звери и птицы, ничего не знающие и ничего не способные изменить!

И мне, мне самому. Будь проклят, Трейноксис, Серебряная Маска, Мудрый, бессмертный. Будь проклят, ибо ты не можешь ничего изменить, не можешь просто умереть от старости, не можешь никому ничего доказать, ибо кто же поверит такому!…

Я проклинал, я богохульствовал, я в исступлении колотил кулаками по камням, и капли моей крови пятнали алтарь Творцов, которых я тщетно молил о смерти и забвении.

Потом я упал без сил. И не ответит никто, чей громовой глас услышал я тогда в подземелье разрушенного замка у оскверненного кровью алтаря. И был ли он?

– Ты просил о смерти? Нет тебе смерти. Ты просил о забвении? Нет тебе забвения. Хочешь ли ты еще чего-нибудь?

– Мести, – еле слышно прохрипел я. И ответил глас:

– Да будет так!…

А еще мне послышались еле слышное хлопанье крыльев слабый, удаляющийся крик:

– Дур-рак! Пр-рощай, дур-рак! Пр-роща-а-а-а…

Герб. Принятый

Кругом всё белое. Стены. Потолок. Постель.

Где я?

Сколько прошло времени? Часов? Дней? Лет?

Я лежу на белой постели и смотрю в белый потолок.

– Доброе утро, Фрэнк.

Фрэнк? Это слово так знакомо… Нет, не слово. Имя…

Фрэнк, ты где, непоседа?! Быстро мой руки – и за стол. Обед стынет…

Фрэнк, сынок! Принеси мне молоток! Сегодня мы с тобой будем учиться забивать гвозди…

Фрэнк… Какой ты сегодня смешной. Так смотришь на меня, как будто в первый раз видишь свою подругу детства…

Назови свое имя, желающий вступить в Алое Братство.

– Фрэнк. Меня зовут Фрэнк…

– Как ты себя чувствуешь, мальчик?

Напротив меня сидит Делонг. В парадном алом облачении главы Братства, золотой кованый пояс оттягивает перевязь с мечом. В зеленых глазах – легкая грусть.

– Не… знаю… Хорошо, наверное…

– Я рад.

В этом всем есть что-то неправильное. Я не должен быть здесь, а уж он-то – и подавно. Ведь это лазарет?

– Да.

Я что, думаю вслух? Так я болен? То-то мне казалось, что я видел какие-то странные вещи…

– Какой сегодня день?

– Пятый день Месяца Дождей.

– Пятый… Когда коронация Шандора?

Делонг не отводит взгляда. Хотя я почему-то уверен, что ему очень хочется.

– В Лайдоре уже восемь поколений нет короля, Фрэнк. Владыка Шандор же по-прежнему – лишь глава Дома Стоящего Льва.

– А кто же правит страной?

– Избранный три дня назад совет, мальчик. Во главе его стоит лорд Грэм из Дома Лежащего Льва.

Слава Четырем! Значит, я всего лишь бредил…

– Знаешь, Великий… Только не смейся, пожалуйста… Я, наверное, был тяжело болен, поэтому мне мерещилось такое…

Делонг чуть прикусывает нижнюю губу, нервно сплетает и расплетает пальцы. Нет, мне не мерещилось – мне сейчас мерещится. Только в бреду и можно такое увидеть: Делонг Невозмутимый – нервничает. Вот друзья бы посмеялись…

– Знаю, Фрэнк, знаю… – наконец произносит глава Братства. – Ты и вправду был в некотором роде болен… А вот по поводу всего остального…

Стоп! Стоп, стоп, стоп! Я только сейчас это осознал! Мне не послышалось, и я не брежу. Не может же, в самом деле, бредящий осознавать то, что он бредит.

…Отныне ты более не Фрэнк, сын плотника Ригата из селения Горелая Низина. Имя твое – послушник, и только так будут обращаться к тебе все в Цитадели: от главы Братства до прачки. Если же упорным трудом заслужишь ты великую милость Четырех, то сможешь стать принятым. Если же и потом не оставят Они тебя своей милостью, то все воины Цитадели назовут тебя братом…

– Выслушай меня, мальчик. Я не имею права просить простить меня, поэтому не буду этого делать. Просто выслушай не перебивая. Это не приказ главы Братства, Фрэнк. Просто просьба одного мужчины – к другому.

Делонг встал. Сделал несколько шагов по комнате. Остановился. Посмотрел на меня. Подошел обратно к своему стулу. Сел. Вновь посмотрел. От его взгляда я мгновенно покрылся гусиной кожей. Где-то я уже видел такой взгляд…

…Сынок, твоя собака не больна… Видишь ли, Клыку просто очень много лет, Фрэнк. Собаки ведь тоже стареют, как и мы, как и всё, что сотворили Четыре. Стареют и умирают. Только Они отмерили собакам не такой длинный срок, как людям. Ты ничего не сможешь с этим поделать, Фрэнк, и я, и мама и никто другой… Когда-нибудь все мы уйдем туда, куда скоро уйдет твой пес. Так заведено. Пойми и прими это, мальчик. я не прошу, чтобы ты полюбил смерть, но от нее никуда не денешься. Просто пойми: она есть…

– Великий!

– Потом, Фрэнк. Все вопросы – потом. Обещаю… клянусь – я отвечу на все твои вопросы, если они у тебя еще останутся к тому времени. А сейчас просто послушай. Четыре видят – мне и так нелегко.

Делонг замолчал. Он молчал долго. Наконец вновь заговорил, и даже не по голосу – по всему его облику я вдруг понял, что сидящий передо мной мужчина уже никогда не будет тем великим Делонгом из Алого Братства, которого знал в лицо каждый мальчишка в Лайдоре. И еще я почувствовал, что сейчас он, и без того давно разменявший пятый десяток, постарел сразу на несколько лет.

– В ту ночь, когда ты сидел в своей келье и внезапно услышал мой голос… В моем кабинете никого не было, Фрэнк. Ни Шандора, ни Деметрия, ни Невора. Вообще никого. Я говорил, обращаясь к стене.