Подчинение авторитету. Научный взгляд на власть и мораль - Стэнли Милгрэм

«Но было бы малодушием перекладывать ответственность на других. Как если бы я повернулся и сказал: “Это ваша вина, а не моя”. Я назвал бы это малодушием».

Хотя испытуемый перестал подчиняться на 255 вольтах, он ощущает вину за то, что продолжал делать разряды после первых протестов жертвы. Он строг к себе и не прикрывается условиями, в которых действовал, не пытается снять с себя ответственность.

Мистер Ренсалер удивился, что психиатры недооценивали подчиняемость. Он сказал, что на основе своего опыта жизни при нацистской оккупации предсказал бы высокий уровень подчиняемости. Его слова: «Было бы интересно провести эти опыты в Германии и других странах»3.

Эксперимент произвел глубокое впечатление на испытуемого. Через несколько дней после него он написал длинное и взвешенное письмо нашим сотрудникам, спрашивая, не может ли он поработать с нами.

«Хотя я инженер, но пришел к убеждению, что в нашем мире намного важнее социальные науки, особенно психология».

Моррис Браверман, социальный работник (в эксперименте 1)

Моррис Браверман — тридцатидевятилетний социальный работник. Из-за лысины и степенных манер кажется старше своих лет. Лоб изборожден морщинами, словно на нем отпечатались все тяготы мира. Выглядит умным и заинтересованным. Вообще производит впечатление человека серьезного и сдержанного, с излишним самоконтролем, чей хорошо модулированный голос не связан с эмоциональной жизнью. Говорит выразительно, но с заметной аффектацией. В какой-то момент эксперимента начинает посмеиваться. Сначала это лишь легкий смешок, но затем смех становится все более частым и неуместным. Похоже, он вызван воплями жертвы.

Когда «ученик» отказывается отвечать, а экспериментатор велит рассматривать отсутствие ответа как неверный ответ, испытуемый кажется озабоченным.

Перед ударом в 315 вольт любезно уведомляет жертву: «Мистер Уоллес, ваше молчание будет расцениваться как неверный ответ». Затем переключает рубильник. Нерешительно предлагает «ученику» поменяться местами, после чего спрашивает экспериментатора: «Необходимо ли выполнять указания буквально?» Удовлетворяется ответом экспериментатора, что да, необходимо. Его утонченная и повелительная манера говорить все чаще сменяется хриплым смехом.

Из заметок экспериментатора по поводу последних ударов, нанесенных Браверманом:

Находится на грани срыва всякий раз, когда нажимает на рубильник. Потирает лицо, чтобы скрыть смех.

Пытается закрыть лицо рукой, но все еще посмеивается. Выдают глаза.

Не способен контролировать свой смех в данный момент, что бы ни делал.

Сжимает кулак, надавливая им на стол.

В ходе интервью мистер Браверман комментирует свои впечатления удивительно живо и разумно. Он высказывает гипотезу, что эксперимент имел и такую задачу: «Выяснить не только то, как будет учиться “ученик” в жесткой ситуации с авторитарностью и наказаниями, но и то, как будет вести себя “учитель”, оказавшись, по сути, в садистической роли». Его спрашивают, насколько болезненными были для «ученика» последние удары током. Он отвечает, что крайняя категория на шкале — это уже чересчур, и делает отметку на конце шкалы со стрелкой, направленной за пределы шкалы.

Трудно передать словами, насколько он спокоен и расслаблен во время ответов на вопросы в интервью. Самым невозмутимым тоном он говорит о своем глубоком внутреннем конфликте.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: В какой момент вы испытывали наибольшую напряженность или нервозность?

МИСТЕР БРАВЕРМАН: Когда он впервые начал кричать, и я понял, что ему больно. Стало еще хуже, когда он заупрямился и отказался отвечать. Я думал: вот я, приличный человек, причиняю боль другому и не могу выбраться из довольно безумной ситуации… мол, интересы науки. Но в какой-то момент у меня было желание отказаться от «учительства».

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: В какой именно момент?

МИСТЕР БРАВЕРМАН: После того как он пару раз отказался отвечать и пару раз промолчал. Я тогда еще спросил вас, нельзя ли избрать иной метод обучения. У меня даже возникло желание утешить его, поговорить с ним, подбодрить; вообще самому понять его чувства, поработать над этим, чтобы мы вместе с этим разобрались и не приходилось делать ему больно.

В последнем случае мистер Браверман не имел в виду неповиновения, он лишь хотел обучать жертву другим способом.

Когда интервьюер задает обычный вопрос о напряженности, мистер Браверман упоминает о своем смехе.

«У меня была какая-то странная реакция. Не знаю, наблюдали вы за мной или нет, но мне хотелось хихикать. Я пытался подавить смех. А ведь обычно я совсем другой. Но так я реагировал на совершенно немыслимую ситуацию; на ситуацию, в которой мне приходилось причинять боль другому человеку. И в которой я был абсолютно беспомощен, не мог ничего изменить и даже не пытался помочь. Это меня доставало».

Через год после эксперимента он утверждает в анкете, что определенно вынес для себя много полезного из своего участия в нем. И добавляет: «Меня ужаснула собственная податливость и подчиняемость центральной идее: что продолжать отстаивать ценности эксперимента с памятью можно только за счет попрания других ценностей. Словом, даже поняв это, нельзя причинять боль беспомощному человеку, который ничего худого вам не сделал. Как сказала моя жена: “Можешь называть себя Эйхманом”. Надеюсь, в будущем, если возникнет конфликт ценностей, я поведу себя достойнее».

Глава 6

Эксперимент 5: новая площадка для эксперимента

По окончании серии экспериментов с непосредственной близостью мы перебрались из Йельской интерактивной лаборатории в более скромное помещение в цокольном этаже того же здания. Новая лаборатория находилась в рабочем состоянии, но выглядела незатейливо: трубы вдоль потолка, бетонированный пол вместо шикарных ковров и штор. Мне было интересно, не снизит ли подчиняемость менее впечатляющая обстановка. Впрочем, так или иначе нужно было ставить эксперимент в новых условиях. Для данного случая мы использовали вариант с голосовым откликом, но внесли небольшое изменение. А именно «ученик» не только издавал крики боли, но и сообщал о своих проблемах с сердцем. Этот новый элемент мог стать дополнительным стимулом к неподчинению и сделать невозможным дальнейшее повиновение.

Я не хотел, чтобы «проблемы с сердцем» выглядели настолько серьезно, чтобы «ученик» явно не подходил для опыта. Достаточно было намека на возможную проблему. Это достигалось несколькими замечаниями жертвы в тот момент, когда ее пристегивали к «электрическому стулу». Экспериментатор и «наивный испытуемый» (который, к слову, помогал пристегивать «ученика») собираются уже перейти в соседнюю комнату, и напоследок экспериментатор бросает традиционную реплику: «Вопросы есть?» И тут «ученик» немного застенчиво отвечает: «Несколько лет назад я был в Уэст-Хейвенской больнице, и у меня нашли небольшую проблему с сердцем. Ничего серьезного, но… эти удары током не опасны?»