Адмиралъ из будущего. Царьград наш! - Вячеслав Коротин

– Да, у меня немецкие корни, но я русский. У вас тоже предостаточно офицеров и солдат, которые по происхождению поляки или даже французы. И что? Вы не считаете их немцами? А, кроме того, ваш «Гебен» утопил не я. Это сделали мои матросы и офицеры. И я горжусь, что командую такими людьми. Могу добавить: в Одессе нами уничтожен как минимум один ваш большой миноносец, под Феодосией – торпедирован крейсер, у Новороссийска потоплен минный крейсер…

– Вы пришли, чтобы похвастаться? – Сушон еще до конца не переварил всю ту информацию, что вывалил на него командующий Черноморским флотом, но ему очень хотелось прекратить общение с Эбергардом и обдумать все то, что он услышал. – Господин Эбергард, еще один вопрос: Турция вступила в войну?

– Пока неизвестно. Официальных решений еще не опубликовано. Но думаю, что могу вас утешить – вступит. После всего того, что вы натворили у наших берегов, турки смогут компенсировать моей Родине результаты вашего нахальства только ценой таких унижений в политическом плане, на которые вряд ли пойдет столь гордый народ…

– Значит, все было не зря. – Сушон прикрыл глаза и почувствовал легкую эйфорию. – Даже «Гебен» погиб не зря…

– Если под «не зря», ваше превосходительство, вы подразумеваете лишние миллионы убитых людей и проклятье народов, что падет на головы немцев в результате той авантюры, что вы устроили, то не ошиблись, – с досадой ответил Андрей и хотел добавить: «В остальном же ваша грязная провокация не принесет Германии ничего, кроме вреда. Рейх уже упустил возможность быстрой победы, не сумев взять Париж с ходу, а в долгой позиционной войне у него нет шансов и, по-хорошему, кайзеру пора выбирать момент для почетного мира. Но вступление Турции в войну на вашей стороне создаст видимость наличия еще одного союзника и ляжет на чашу весов, занимаемую его болезненным самолюбием, что лишь затянет агонию страны, угодившей в трясину войны на два фронта».

Но, взглянув на самодовольное лицо германского адмирала, гордого сознанием исполненного долга, хотя сей «долг» велел обманом кинуть в костер войны еще несколько народов, Эбергард внезапно понял, что все слова напрасны – тот ничего не услышит и не поймет. И еще ему подумалось, что если бы состоялся аналог «Нюрнбергского трибунала» после Первой мировой, то Сушону петли было бы не избежать.

– Кроме того, я пришел вам сообщить, что семнадцать ваших людей, к моему глубочайшему сожалению, все-таки умерли от ран, завтра состоится погребение. Думал, что вы захотите присутствовать…

– Я непременно буду. – Немец приподнялся с койки.

– Вряд ли доктора позволят.

– Да плевать на докторов! – Лицо Сушона и так было красным, а теперь почти мгновенно налилось угрожающим малиновым цветом. – Я обязан там присутствовать!

– Осмелюсь напомнить, что ваше превосходительство все же в плену. И вы не имеете возможности руководствоваться своими желаниями. Смею уверить, что погребены ваши моряки будут со всеми воинскими почестями. Желаю скорейшего выздоровления. Честь имею!

– Постойте! Офицеры среди умерших есть?

– Только матросы. И один кондуктор. Всего доброго!

Эбергард вышел из палаты немецкого адмирала и направился в кабинет Кибера – благо что было совсем недалеко.

– Вас ожидают!

Представитель моряков в Ставке Верховного Главнокомандующего капитан второго ранга Александр Дмитриевич Бубнов до жути не хотел переступать порог кабинета великого князя. Тот свою нелюбовь к кораблям и всем тем, кто на них находится, не скрывал никогда… А тут такое…

– Здравия желаю вашему императорскому высочеству! Срочная телеграмма из Севастополя.

– Давайте!

Командующий вооруженными силами Российской империи находился отнюдь не в самом лучшем настроении: вести с фронтов никак не прибавляли оптимизма по поводу перспектив идущей войны. Войск не хватало, винтовок не хватало, пушек тоже, а снарядов к ним…

А тут такое… Еще и Турция!..

Ведь этому Эбергарду русским языком было приказано: «Воздерживаться от любых агрессивных действий относительно Турции!»

А теперь все – турки наверняка вступят в войну и Кавказская армия под ударом. Теперь оттуда не только дивизии – роты не снять, чтобы отправить на Западный фронт… Да еще, вполне вероятно, придется на Кавказ подкрепления отправлять. И пушки… И снаряды, черт побери!

– Ваш адмирал совсем с ума сошел! Ему же было приказано не открывать военных действий против Турции!

– Ваше императорское высочество, – ошалел Бубнов, – так ведь военные действия начали именно турки. В телеграмме же сказано, что они атаковали Одессу, Севастополь, Феодосию и Новороссийск… Везде отбиты с большими потерями в кораблях…

– Да плевать я хотел на «потери в кораблях»! – Николай Николаевич являлся в данный момент классическим примером психа-самовзвода. – Вы понимаете, господин капитан второго ранга, что из-за нескольких потопленных флотом турецких жестянок нам придется задействовать несколько корпусов на войну с османами?

Кавторанг, разумеется, оставил все матерные комментарии, которые родились благодаря истерике Главнокомандующего, при себе. Но мысли о том, что руководят армией Империи истерики и идиоты, в его сознании поселилась.

– Ваше императорское высочество, – терпеливо попытался убедить Главковерха Бубнов, – напали на наши порты. Одержаны победы, каковых не было со времен Синопа и Наварина…

– Да плевать я хотел на ваши морские победы! Армии от них на данный момент никакого проку. А вот вред ощутимый. Турки ударят на Кавказе, а у нас там сил едва-едва хватит, чтобы их армию удержать. И то не уверен… И это при том, что на западе фронт трещит по всем швам. Я позже передам вам мой ответ Эбергарду. Ступайте!

Бубнов чувствовал себя оплеванным. И не только себя – всех моряков. Вполне можно было представить себе и ответ Главковерха командующему Черноморским флотом – наверняка этот самодур императорских кровей найдет такие слова, что Эбергард и застрелиться может…

Кавторанг заранее отправился к начальнику штаба генералу Янушкевичу, чтобы уговорить того повлиять на великого князя, когда он будет составлять телеграмму в Севастополь.

Янушкевич пришел в ужас. В ужас от того, что какой-то морской штаб-офицер смеет сомневаться по поводу решений самого великого князя. Бубнову был дан от ворот поворот, и Александр Дмитриевич рискнул самолично связаться с контр-адмиралом Ниловым – с тем самым, что регулярно выпивал с самим императором.

Результаты воспоследовали.

На фоне череды поражений громкая победа русского оружия была просто подарком для руководства Империи.

Телеграмма на Черное море из Ставки, конечно, успела уйти, да еще такая…

Эбергард, разумеется, стреляться не стал. И правильно, ибо на следующий же день все газеты запестрели победными репортажами, восхваляющими подвиги моряков-черноморцев.