Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

Сопровождая её несколько раз в неделю, Болд многое узнал о Ханчжоу. Так он узнал, что лучшие носорожьи шкуры продаются у Цзяна, найти которого можно, спустившись от служебного канала к маленькому озеру Чэньгу; самые лучшие тюрбаны – у Кана в Восьмом, на улице Потёртой монеты, или у Яна в Третьем, спустившись по каналу за Тремя мостами. Самый большой выбор книг был на книжном развале под кронами деревьев возле летнего домика в Апельсиновых рощах. Плетёные клетки для птиц и сверчков можно было найти в Проволочном переулке, гребни из слоновой кости – у Фэя, красочные веера – у Угольного моста. И-Ли нравилось знать все места в городе, хотя покупала она только подарки для друзей и своей свекрови. Очень любознательная женщина. Болд никак не мог за ней угнаться. Однажды, идя по улице и пересказывая ему истории, она остановилась, посмотрела на него с удивлением и выдала:

– Я хочу знать всё!

А Киу всё это время тайно наблюдал. И вот однажды ночью, во время прилива месяца восьмой луны, когда река Фучунцзян взметала высокие волны и в городе было полно приезжих, когда ещё не наступил час бить в барабаны под голоса синоптиков, Болда разбудило лёгкое потягивание за ухо, после чего чья-то ладонь плотно прижалась к его рту.

Это был Киу. В руке он держал ключ от их комнаты.

– Я украл ключ.

Болд отнял руку Киу от своего рта.

– Что ты удумал? – прошептал он.

– Идём, – сказал Киу, используя фразу на арабском, которой понукают упирающегося верблюда. – Мы устроим побег.

– Что? Я тебя не понимаю.

– Побег, говорю.

– Но куда же мы пойдём?

– Подальше из этого города. На север, в Нанкин.

– Но мы так хорошо устроились!

– Вот ещё, ничего подобного. Мы здесь не останемся. Я уже убил Сэня.

– Как?!

– Тсс. Нужно успеть разжечь огонь и смыться отсюда до побудки.

Болд, потрясённый, вскочил на ноги и зашептал:

– Почему, почему, почему? У нас всё шло так хорошо, ты должен был сначала спросить меня, хочу ли я в этом участвовать!

– Я хочу сбежать, – сказал Киу, – и для этого мне нужен ты. Мне нужен хозяин, чтобы добраться до места.

– До какого места?

Но Болд уже следовал за Киу по безмолвному дому, уверенно ступая даже в полной темноте, так хорошо он успел узнать этот дом – первый, в котором ему доводилось жить. И ему здесь нравилось. Киу привёл его на кухню, взял ветку, торчавшую из тлеющего очага – должно быть, положил её туда, перед тем как разбудить Болда, потому что просмоленный конец её теперь пылал.

– Мы поедем на север, в столицу, – бросил Киу через плечо, выводя Болда на улицу. – Я хочу убить императора.

– Что?!

– Об этом позже, – бросил Киу и поднёс пылающий факел к охапке камыша с восковыми шариками, которые заблаговременно сложил в углу у стены.

Когда она загорелась, Киу бросился наружу, и Болд пошёл за ним в ужасе. Киу поджёг ещё одну охапку хвороста у соседнего дома, а затем бросил головню у третьего дома, и Болд всё это время не отставал от него ни на шаг, слишком ошеломлённый, чтобы осознать ситуацию. Он бы остановил юношу, если бы не тот факт, что Сэнь был уже мёртв. Киу и Болда ждала только смерть, и поджог квартала, пожалуй, был их единственным шансом на спасение, так как ожоги на трупе скроют следы убийства. Кто-то может даже предположить, что некоторые рабы сгорели дотла, не выбравшись из своей комнаты.

– Надеюсь, они все сгорят, – сказал Киу, вторя его мысли.

Мы не меньше вашего шокированы подобным развитием событий и не представляем, что происходило дальше, но об этом нам поведает следующая глава.

Они бежали на север тёмными переулками, петляющими параллельно служебному каналу. Позади уже забили тревогу: кричали люди, звонили пожарные колокола, свежий рассветный ветер дул с Западного озера.

– Ты взял деньги? – догадался спросить Болд.

– Много лент, – ответил Киу.

Под мышкой он нёс полную сумку.

Уходить нужно было как можно дальше и как можно быстрее. С чернокожим Киу сложно долго оставаться незамеченным. Как ни крути, ему придётся продолжить играть роль раба-евнуха, а его хозяином, соответственно, выступит сам Болд. На него лягут и все переговоры – вот почему Киу взял его с собой. Вот почему не убил вместе с остальными домочадцами.

– А как же И-Ли? Её ты тоже убил?

– Нет. В её комнате есть окно. Она будет в порядке.

Болд не был в этом уверен: вдовам всегда приходилось нелегко. Того и гляди, окажется на улице, как Вэй-Большой-Нож, и будет готовить на жаровне еду для прохожих. Хотя, возможно, она и из этого извлечёт максимум пользы.

Там, где много рабов, негры отнюдь не редкость. Канальные лодки передвигали по сельской местности зачастую именно их руками: чернокожие невольники либо вращали лебёдки вручную, как мулы или верблюды, либо тянули канаты. Возможно, они с Киу могли бы взяться за такую работу и залечь на дно? Болд тоже мог бы притвориться рабом… Нет, рабу нужен хозяин, который будет нести за него ответ. Но если исподтишка вклиниться в хвост связки… Болд поверить не мог, что помышляет о том, как присоединиться к бурлакам на канале, когда он мог бы вытирать столы в ресторане! От злости на Киу он даже зашипел.

Но он был нужен Киу. Болд мог бросить юношу, и тогда у него было бы гораздо больше шансов затеряться в толпе купцов, буддийских монахов и попрошаек на дорогах Китая. Даже хвалёная китайская бюрократия с их ямэнями и районными чиновниками не могла уследить за всеми бедняками, скитающимися по холмам на отшибе городов. А в обществе чернокожего ребёнка он выделялся, как цирковой клоун с обезьянкой.

Но он не собирался бросать Киу, вовсе нет, поэтому он просто зашипел. Они продолжали путь, выбравшись наконец из старого города. Киу время от времени тянул Болда за руку, подгоняя его по-арабски.

– Сам знаешь, что именно об этом ты мечтал всё это время, ведь ты великий монгольский воин, сам рассказывал, степной варвар, которого боятся все народы; ты только притворялся, что не против услужения на чужой кухне, просто ты умеешь не думать, не видеть, но это не более чем притворство, ты всегда всё понимал и просто делал вид, что не понимаешь, но всё это время хотел убежать.

Болд изумился, что кто-то мог истолковать его характер настолько неверно.

По окраинам Ханчжоу росло намного больше зелени, чем в центральном, старом квартале: каждая усадьба была засажена деревьями, а то и целыми тутовыми рощами. Позади пожарные колокола будили город: день начинался с паники. Оказавшись на небольшом взгорке, они оглянулись и, в щели между стенами, увидели, как полыхает озёрный берег. Пожар, подстёгиваемый крепким западным ветром, быстро охватил весь квартал, вспыхнув, как маленькие восковые шарики, которые Киу подбросил в хворост. Болд задумался, не специально ли Киу дождался ветреной ночи, чтобы совершить побег. Мысль заставила его похолодеть. Он знал, что мальчик смышлён, но такого хладнокровия не подозревал в нём никогда, несмотря на взгляд преты, то и дело мелькающий в его глазах, напоминая Болду Тимура своей напряжённой сосредоточенностью и животным характером. Это его нафс выглядывал наружу, не иначе. Каждый человек в своём естестве был един со своим нафсом, и Болд для себя решил, что Киу был соколом, в капюшоне и на привязи. Нафсом Тимура был орёл, пикирующий с высоты и готовый разорвать мир на части.