Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

– Некоторые пытаются врать о том, что они евнухи, но когда они попадаются, им без лишних разговоров отрывают яйца, и врать больше не приходится. Я заметил, что тебе не вставили перо после кастрации. Перо нужно, чтобы проход не зарастал, а уже в перо вставляется пробка. Так гораздо удобнее. Они должны были сделать так, когда тебя резали.

– Я вроде обхожусь, – сказал Киу.

Он поднёс стеклянную банку к свету и внимательно посмотрел на свои новые пао. Болд вздрогнул и первым вышел из жуткого места.

Пока всё решалось во дворце, Киу выделили койку в общежитии, а Болду предложили палату в мужском корпусе лечебницы.

– Временно, разумеется. Если только вы не пожелаете присоединиться к нам в главном здании. У нас много возможностей для карьерного роста…

– Нет, спасибо, – вежливо ответил Болд.

Но он видел, как часто приходили в лечебницу мужчины с просьбами об операции, отчаянно нуждаясь в работе. Страну мучил голод, и недостатка в желающих не было, некоторым даже приходилось отказывать. Как и во всём Китае, здесь действовала строгая бюрократическая система – на благо дворца трудилось, ни много ни мало, несколько тысяч евнухов. Лечебница была лишь одним из её винтиков.

Так они остались в Пекине. Дела шли до того хорошо, что Болд подумал, вдруг Киу, который больше не нуждался в Болде так, как во время их путешествия на север, теперь оставит его, переедет в Запретный город и исчезнет из его жизни. Эта мысль, как ни странно, его опечалила.

Но Киу, получив назначение к наложницам Чжу Гаочжи, старшего законного сына императора и назначенного престолонаследника, попросил Болда пойти с ним и устроиться к наследнику на должность конюха.

– Мне всё ещё нужна твоя помощь, – сказал он просто, в тот момент слишком напоминая мальчика, который давным-давно поднялся на борт их корабля-сокровищницы.

– Я попробую, – согласился Болд.

Киу сумел уговорить старшего конюха Чжу Гаочжи пойти им навстречу и принять Болда, и Болд вошёл в конюшню, продемонстрировал свои навыки работы на больших красивых скакунах и получил работу. Монголам в конюшне не было равных – совсем как евнухам во дворце.

Болд решил, что работа ему досталась лёгкая. Наследник был праздным человеком, верхом ездил редко, и конюхам приходилось самим выгуливать скакунов на дорожках и в новых парках на территории дворца. Лошади были большими, белоснежными, но медлительными и невыносливыми. Теперь Болд понимал, почему китайцы никогда не пройдут на север от своей Великой стены и не захватят монголов, несмотря на несметное своё число. Монголы жили лошадьми и питались тоже ими: делали одежду и жилища из войлока и шерсти, пили лошадиное молоко и кровь, ели их, когда возникала необходимость. Лошади были жизнью монгольского народа, а эти увальни годны разве что вертеть жернова с закрытыми шорами, до того они были вялыми и ленивыми.

Выяснилось, что Чжу Гаочжи много времени проводил в Нанкине, где прошло его детство, навещая свою мать, императрицу Сюй. Так что по прошествии времени Болду и Киу пришлось неоднократно переезжать между двумя столицами или на барже по Великому каналу, или верхом вдоль него. Чжу Гаочжи предпочитал Пекину Нанкин, и климатом и культурой, что и неудивительно. Поздними вечерами, напившись вдоволь рисового вина, он объявлял своим приближённым, что перенесёт столицу обратно в Нанкин в самый день смерти своего отца. После этого странно было видеть, какой колоссальный труд вкладывается в строительство Пекина, когда они возвращались.

Но всё чаще и чаще они оставались в Нанкине. Киу работал в гареме наследника и большую часть времени проводил на территории наложниц. Он никогда не рассказывал Болду о том, чем там занимался, лишь только один раз заявился на конюшню поздно вечером немного хмельным. Это была чуть ли не единственная их встреча за долгое время, и Болд с нетерпением ждал этих ночных визитов, даже несмотря на то, что они заставляли его нервничать.

В тот раз Киу обмолвился, что его главной задачей в эти дни стал поиск мужей для тех наложниц, которые достигли тридцатилетнего возраста, ни разу так и не вступив в отношения с императором. Чжу Ди сбыл их на руки своему сыну, приказав выдать замуж.

– Хочешь жениться? – спросил Киу лукаво. – На тридцатилетней девственнице, обученной всем премудростям?

– Нет, спасибо, – неловко ответил Болд.

У него уже были отношения со служанкой в Нанкине, и предложение Киу вызвало в нём странные чувства, хотя он и подозревал, что Киу шутит.

Обычно, когда Киу ночами заявлялся в конюшню, он пребывал в глубокой задумчивости. Он не слышал ничего, что говорил ему Болд, и отвечал странно, словно отвечал на какие-то другие вопросы. Болд слышал, что юный евнух пользовался большой популярностью, знал каждую собаку во дворце и заслужил благосклонность церемониймейстера Ву. Но что происходило в покоях наложниц долгими зимними пекинскими ночами, он понятия не имел. Часто Киу появлялся на конюшне, пропахнув вином и духами, иногда мочой, а однажды даже рвотой. В такие моменты Болду вспоминалась расхожая поговорка «вонять, как евнух», оставляя тяжёлое послевкусие. Он замечал, как люди потешались над семенящей походкой евнуха, когда тот, сутулясь, перебирал ногами, выворачивая носки стоп наружу, то ли из-за физиологической особенности, то ли из-за принятого у них обычая, Болд не знал. Их называли воронами за фальцет – но как их только ни называли за спиной. И все сходились на том, что евнухи, когда жирели, а потом иссыхали в свойственной им манере, становились похожими на сгорбленных старух.

Однако Киу был ещё молод и хорош собой, а во время своих ночных визитов, когда он заваливался к Болду пьяным и взъерошенным, он казался весьма довольным собой.

– Сообщи, если тебе вдруг захочется женщин, – сказал он. – У нас их больше, чем нужно.

Во время одного из визитов наследника в Пекин, Болд мельком увидел императора и наследника вместе, когда выводил идеально ухоженных лошадей к воротам Небесной Чистоты, чтобы отец и сын могли прогуляться верхом по паркам императорского сада. Вот только император, судя по всему, хотел выехать за дворцовую территорию и ускакать куда-нибудь за город, к северу от Пекина, и переночевать в шатре, а наследник не воспылал энтузиазмом к этому предложению, равно как и сопровождавшие императора чиновники. В итоге император сдался и согласился на обычную дневную прогулку, но у реки, за пределами имперского города.

Когда седлали лошадей, он воскликнул, обращаясь к своему сыну:

– Тебе нужно понять, что наказание должно соответствовать преступлению! Люди должны чувствовать справедливость твоего решения! Когда Совет наказаний рекомендовал приговорить Сюй Пэй-и к мучительной смерти, всех его родственников мужского пола старше шестнадцати лет казнить, а родственников женского пола и детей заключить в рабство, я был милосерден! Я смягчил приговор, всего лишь обезглавив его и пощадив всех родственников. Поэтому теперь говорят: «Император знает меру, он понимающий».

– Точно, – сухо согласился наследник.