Голубые огни Йокогамы - Николас Обрегон

— Инспектор, это доктор Игути.

Ивата взглянул на часы: 8:32.

— Ах да, спасибо, что позвонили, доктор.

— Анализы крови, мочи и содержимого желудков всех четверых в норме, никаких отклонений. Но знаете, чья кровь обнаружена на лице отца? Индюшачья.

— Индюшачья?

— Представьте себе!

— Похоже, вы заинтригованы, доктор.

— Вот ведь странно, да?

— Что-нибудь еще?

— Да. Все жертвы вдыхали какой-то дым, возможно благовония.

— Интересно.

— Да, и черная субстанция на пальцах отца. Это самый обыкновенный древесный уголь. Проверьте, что скажут ваши криминалисты, но я почти уверена, что на потолке на месте преступления также следы сажи.

— Благодарю вас, доктор.

— Инспектор, еще одна деталь. Я прямо не знаю, что думать. На левом предплечье у отца след рассеченной раны, примерно три сантиметра. На момент убийства она уже затянулась.

— На этот вопрос я, пожалуй, могу ответить. Коллега Канесиро рассказал мне, что его преследовала какая-то девушка. Недели три назад между ними произошла стычка — и он вернулся в офис с порезом.

— Ну хоть это объяснилось. Рана нанесена не более трех недель назад и далеко не с такой яростной силой, как остальные. Но это странно. На него напали, но в полицию он не обратился. Разве это не подозрительно, инспектор?

— Нет, если в полиции к вам относятся как к грязи на своем башмаке.

— Хм. Что ж, тогда, пожалуй, у меня все.

— Спасибо, вы нам очень помогли.

— Ага. Ну, удачи! — бодро ответила Игути.

Ивата повесил трубку и выбежал на улицу. «Тойота» стояла в закутке позади его дома. Он завел машину, одновременно набирая номер Сакаи.

— Ивата. Ты еще жив!

— И тебе доброго утра.

— О, каждый день в токийском управлении — истинное счастье.

Ивата рассказал ей о благовониях, индюшачьей крови и саже.

— Ясно, — фыркнула она. — Пикассо полный шизик.

— Это не все, Сакаи. На руке у отца порез трехнедельной давности.

— О, черт. Думаешь, это был он? А?

— Доктор считает иначе. К тому же коллега Кане-сиро рассказал, что его преследовала какая-то девушка, возможно настроенная против корейцев вообще. Недели три назад она напала на него. Надо этим заняться.

Сакаи горько усмехнулась:

— Великан и дюймовочка. Ну и хреновая работка. Кстати, пришли данные обо всех, кто был на парковке возле дома Канесиро. Ничего интересного, все как один приличные люди с алиби. Но я тебя обрадую: сегодня я говорила с более или менее вменяемым банкиром. Он рассказал, что Цунемаса Канесиро интересовался расценками на услуги различных юридических фирм. И один из лучших юристов Токио по вопросам недвижимости даже выставил ему счет.

— Значит, у Канесиро были деньги.

— Утром я позвонила этому юристу, и он не выразил желания с нами общаться. Но все же бросил мне кость.

— Цунемаса не желал продавать дом «Вивусу»?

— Угадал!

— Отлично, Сакаи. Я уже еду.

Мельканье дворников вызвало у Иваты мигрень; красный свет светофоров раздражал его. В результате путь до управления занял значительно больше времени, чем обычно.

На подземной парковке охранник отметил его временный пропуск и открыл служебный вход. Ива-та очутился в узком коридоре с ярко-голубыми стенами, увешанными пожелтевшими информационными бюллетенями типа «Внимание! Их разыскивает полиция» с фотографиями и описаниями преступников. Ивата не задержался в этом тоннеле. Мимо лифтов, туалетов и раздевалок, не оборачиваясь на доносившийся оттуда похабный смех, он шел на звуки музыки Бетховена. В конце коридора находился оружейный склад. Седовласый мужчина за пуленепробиваемой перегородкой оторвал глаза от газеты:

— Вы Ивата?

— Так точно. Седьмая симфония?

По лицу старика расплылась улыбка.

— Вот культурный человек. Меня зовут Наката. Один момент.

Старик отправился в хранилище. Вернувшись, открыл пакет и выложил на стол удостоверение в черной коже, наручники, кобуру и небольшой пистолет, «ЗИГ Зауэр P23». Ивата надел кобуру и взвесил в ладони свое оружие.

— Семизарядный, — сказал Наката. — И размер подходящий.

— Теперь я точно готов к нападению садовника.

Ивата сунул пистолет в кобуру и прикрыл свитером. Теперь у него был собственный перст божий, но пока он ощущал лишь приятную тяжесть у бедра.

— Уже стрелял в кого-нибудь?

— Только в тире.

— Кстати, инспектор. Судя по вашему акценту, вы тоже из Киото?

— Из Миямы. Деревушка под Киото.

— Красиво там? Рыбалка есть?

Ивате вспомнились комнаты с двухъярусными кроватями, заброшенные поля, вороны на столбах ЛЭП. И черное озеро, что прячется в лесной чаще.

— Я… я давно там не был.

Наката вежливо улыбнулся и кивнул, глядя на выпуклость под свитером Иваты.

— Если начнет капризничать — обращайся ко мне.

— Спасибо, непременно.

— И вот еще что. Не дай местной кодле тебя сломать.

Ивата улыбнулся и отвесил поклон. Наката вернулся к своей газете и своему Бетховену, а Ивата пошел к лифту и нажал кнопку вызова. Пока ждал, рассматривал свое удостоверение. На правой внутренней стороне значилось его имя, звание и фотография. На другой поблескивал полицейский значок с серебристой эмблемой, окантованной золотом, и двумя золотыми плашками по бокам. Знаменитый символ Центрального токийского полицейского управления. Символ справедливости. Когда приехала кабина, до его слуха донеслись звуки перебранки из раздевалки внизу.

Городские огни, как прекрасны они.

Среди хора голосов отчетливо слышалась партия Сакаи. Не раздумывая, Ивата бросился по коридору и настежь распахнул дверь раздевалки, в которой висел тяжелый запах пота и мочи. Сакаи стояла в окружении Хорибе и остальных прихвостней Морото. Сам Морото высоко над головой держал спортивную сумку девушки, ее лицо было красным от гнева.

Ивата шагнул внутрь:

— Верни сумку.

— А тебе-то что надо, Микки-Маус? — Морото улыбнулся; его натянутый резкий голос словно мячик отскакивал от стен комнаты.

Ивата сделал еще шаг:

— Верни ей сумку.

Морото, изображая детскую обиду, оглянулся на своих дружков.

— Мисс Сакаи развлекается с коллегами, старик. Лучше б ты свинтил кого-нибудь, а?

— Ивата, не надо! — умоляющим голосом сказала Сакаи.