Гуд бай, Арктика!.. - Марина Москвина

Почти как голландец, был краток русский проводник по архипелагу, сухопутный капитан, географ и орнитолог Андрей Волков.

— Моя задача, — сказал он, — чтобы все вы остались в живых. А повстречаем ли мы китов, моржей, полярных медведей и чем эта встреча для нас окончится — зависит от вашей удачи.

Будь Тед словоохотливее, он смело мог заключить нашу сходку обращением адмирала Магеллана к товарищам, с которыми он вышел на парусных судах из устья Гвадалквивира, собираясь достичь Молуккских островов.

— Да увидит каждый из вас свою родину! — воскликнул хромой адмирал.

Вместо этого корабельный кок, тонкая светловолосая голландка Соня велела представить ей список вегетарианцев.

Изнуренные благородным духом скитальчества, мы разошлись по каютам, поразившим нас, я уже говорила, отчаянной бесприютностью. Нам с Леней досталось более комфортабельное жилье, видимо, с учетом нашей Луны, — мы оказались счастливыми обладателями душа и туалета, куда можно попасть прямо из каюты. Это пространство имело выход в соседнюю обитель, где поселились биолог из Испании доктор Иглесиас-Родригес, которая искала в Ледовитом океане каких-то неведомых существ, и сама Нина Хорстман. Правда, с нашей стороны был сломан замок, и когда Леня с тысячью и одной предосторожностью пытался проникнуть в отхожее место, его всегда встречали звонким «Sorry!!!».

Постепенно мы привыкли к этому обстоятельству, но грянула новая проруха: выскакивая из уборной на зов судового колокола, я забывала отпереть дверь, ведущую к соседям, а те, как истинные аристократки, знай, помалкивали и грустно улыбались.

Пришлось Лене огромными буквами написать объявление «Marina! Don’t forget to open the door» и повесить над унитазом. Но и это не помогало, вечно приходилось заглядывать и проверять.

Даже для того чтобы лечь в койку и забыться тревожным сном, требовались чудеса изворотливости.

По праву сильного Тишков занял верхнюю позицию под потолочным окошком, чтоб находиться поближе к небесам. Вскоре выяснилось, что из окна зверски дует, периодически капает, а порой заливает. Пришлось Лене, извиваясь ужом, просочиться внутрь узкого оконного створа и туго затянуть задрайки.

Лежа во мраке, уткнувшись лбом в умывальник, я вспоминала кадры из фильма Тарантино «Убить Билла», где Ума Турман очутилась в подобном положении, когда ее затащил в могилу и закидал землей один длинноволосый негодяй.

— Марин, ты спишь? — послышался сверху Ленин голос. — Знаешь, о чем я вспомнил? Как мой приятель Володька Генералов лежал в психбольнице. И там устроил концерт — пел для больных и медперсонала под гитару. «Так всем понравилось, — говорил, — особенно с душой и с энтузиазмом исполнили хором песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»…»

Я ищу то, что никогда не изменится.

Что называют чудесным неуловимым вечно пребывающим окончательным телом реальности.

Я стараюсь рассеивать свои желания и страхи, держать ум ясным и чистым, в полном осознании каждого мгновения. Пытаюсь ухватить — как блуждаю в иллюзиях и теряюсь в миражах.

Но у меня ничего не получается.

Дух долины бессмертия манит меня и прельщает, принимая призрачные формы. Когда еще предупреждал ветхозаветный мудрец Лао-цзы: видоизменения этого духа бесконечны, производительность — неисчерпаема.

Образы моей памяти, памяти родителей, общие сны соединяются и взаимодействуют, создавая новые фантомы. И вот уж современные квантовые физики и нейрофизиологи озарены идеями Лао-цзы: мол, из глубинного Мироздания льется бесконечная симфония волн, которая благополучно превращается в видимость мира исключительно после прохождения через наши мысли и чувства.

Одним словом, просыпаюсь я и вижу — мы едем в поезде, в купе. Ночь, окна глухо занавешены, только над Леней горит синий свет ночной лампы, который я терпеть не могу.

В поисках выключателя я давай шарить по стене, возмущенно бормоча:

— Какого черта? Кто зажег свет?..

— Какой свет? — спросонок отзывается Леня.

— Вот этот! — говорю, показывая на струящееся лазоревое сияние из потолочного окошка.

И вдруг — как обухом по голове: матерь божья, мы на шхуне! На рассвете отдали тросы, отворили паруса, в паруса дохнул ветер, и пошел кораблик, крылом ложась на ветра, покидая, можно сказать, обжитый нами хлебосольный Лонгиербюен.

Однако сколь явственно в тихом шелесте моря, в ровном гуле корабельного дизеля слышался мне перестук вагонных колес!

Стало быть, и то, и это — фата-моргана.

— Первый день плавания — у нее уже глюки, — угрюмо сказал Тишков. — Хороша ты будешь недели через три!

Ударом колокола в адмиральский час нас всех призвали в кают-компанию. Прямо под колоколом, на котором почему-то было написано «Фрам», а не «Ноордерлихт», у карты Свальбарда ждал свою морскую дружину вождь экспедиции Дэвид Баклэнд.

С той минуты колокол и Баклэнд навеки соединены во мне: я говорю «колокол» — подразумеваю Баклэнд, а говорю «Баклэнд» — подразумеваю колокол. Ибо смысл существования этого пилигрима — рыцаря ледовой державы — сзывать под свое ледяное знамя тех, кому дороги белоснежные шапки Земли.

Дай ему волю, он бы странствовал вечно среди просторов Арктики, служил тут божественную мессу в честь голубых обетованных Ледников, причащал неофитов, обращал неверных. А не будь «Ноордерлихта», Дэвид, как святой Албей, расстелил бы по водной глади плащ и пустился в плавание по Северному Ледовитому океану.

Слова этой древней исландской баллады как нельзя лучше подходили Дэвиду, живущему на яхте даже в родном Лондоне — на Темзе. Стоя возле карты с зеленым фломастером в руке, отец наш собрался поведать о предстоящем плавании и тысяче других туманных вещей, что он предуготовил своим овцам.

— Я хочу показать вам места, которые и так существовали в вашем воображении, — начал Дэвид, — но ожидали того момента, когда вы откроете их для себя. Откроете и полюбите.

Белая голова Дэвида рифмовалась с белизной нарисованного на карте Свальбарда, глаза слились с ультрамарином океана, его бодрствующий дух звал нас в самые отдаленные уголки просторного мира.

— Идем на Север по Гренландскому морю, — Дэвид повел вверх зеленую линию, — по левому борту оставляем Землю Принца Карла, по правому — Землю Принца Альберта, здесь ученые возьмут пробы воды. Достигнув северо-запада острова Западный Шпицберген, берем право на борт и движемся на восток, насколько позволит ледовая обстановка. Однако плохие новости. — На ясное чело Дэвида упала тень. — Оперативные ледовые карты показывают, что северо-западный Шпицберген блокирован льдами. Сплоченность льдов постоянно колеблется — вместе с нашей надеждой пройти по намеченному маршруту. Будем пробиваться на Север — пока не упремся в лед. Если путь открыт, — продолжал он, — по Ледовитому океану обогнем северную оконечность Шпицбергена и проследуем вдоль Северо-Восточной Земли. В районе острова Белый ученые мужи снова проведут свои изыскания. — Дэвид почтительно устремил фломастер на Саймона и доктора Иглесиас-Родригес, желая подчеркнуть невероятную важность присутствия этих персон на борту корабля.