Гуд бай, Арктика!.. - Марина Москвина

Это не мужик, а князь, уважительно отзывались о поморах.

Вот как в старинных «Материалах для подробного описания Архангельской губернии» живописуют их крепкое телосложение, статность и приятную наружность: «Они имеют русые волосы, твердую поступь, широкую и выдающуюся грудь, хорошо сложенные мускулистые руки и ноги, железное здоровье, необыкновенную предприимчивость духа, способность к торговым делам. При этом они ловки, сметливы, развязны в движениях, неустрашимы, опрятны, щеголеваты. И в то же время их отличает строгая нравственность, привязанность к семейной жизни и честность», — я с удовольствием привожу этот портрет, почерпнутый из официального документа, не позабыв упомянуть острый, из глубины взгляд, умные глаза, понимающие жизнь и истину, привычку смело смотреть в лицо смерти. А также простую и сильную фразу: «Помор привязан к своей Родине, любит ее, как вечную кормилицу, доволен судьбою и счастлив по-своему».

Взволнованные, в полной тишине, мы окидывали умственным взором ту далекую эпоху, как вдруг Саймон Боксол, простерев длань над нашими священными становищами, во всеуслышание объявил:

— На самом деле, это поселок английских китобоев — Алхорнет.

— Ну здрасьте! — возмущенно сказал Андрей. — Здесь нашли русскую азбуку резную, а мой коллега из туманного Альбиона, вопреки очевидным результатам археологических раскопок, утверждает, что перед нами средневековое поселение англичан.

— Ваша резная азбука — позднейшие наслоения! — не сдавался Саймон. — И вообще наш земляк Хью Уиллоуби за сорок три года до официального открытия архипелага Баренцем достиг 72-го градуса северной широты!

— Ха-ха-ха, за сорок три года! Да наши поморы приплыли сюда из Белого моря, когда вашего Хью Уиллоуби даже в проекте не было! В послании нюрнбергского врача Мюнцера королю Португалии Жуану II упоминается «большой остров Груланд» и находящееся на нем «величайшее поселение людей под господством великого герцога Московии». И это в 1493 году, за сто с лишним лет до Баренца! Просто наши поморы и думать не думали о приоритете и не делали заявок на свои географические открытия.

Словом, двое крупных ученых, вооруженных не только знаниями, но и карабинами, такой затеяли оживленный диспут, настолько весомые выдвигали аргументы и контрдоводы, — мы даже испугались, что дело кончится перестрелкой.

Внезапно пронизанный солнцем туман замерцал и рассеялся. А над нашими головами развернулась белая радуга. Говорят, такое бывает, когда свет проходит сквозь кристаллы льда, а не капли воды. Вполне нормальная радуга — но только белая, радуга — и белая!.. Льняная, меловая, молочно-кипенная!..

Мы ошалели.

В облике этой хрустальной радуги текущий миг предстал перед нами во всем великолепии, великий миг, когда ты никто.

И повинуясь важности мгновенья, все как-то разом, толкаясь, взбежали на бугорок, хотя бы глянуть — торчат ли вдалеке, разнообразят ли морской пейзаж две наши спички-мачты, покачивается ли на волнах, ожидает ли своих пассажиров бумажный кораблик «Ноордерлихт»?

На вторую ночь плавания мне приснился Жорик с Кубани, дальний родственник — Жорка, Егор, седьмая вода на киселе, — кто как его называл: Георгий, Юрка. Такой неряшливый, с большим носовым платком, всегда на лице щетина, под носом длиннющие кустистые усы, и сумрачный взгляд куда-то в пол или в сторону.

Это была на редкость дельная и толковая натура. Например, Жора изобрел велосипед. И не его вина, что велосипед к тому времени давно изобрели. Он соорудил весьма простую конструкцию с тележными колесами и разъезжал повсюду в свое удовольствие.

— Сядет на велосипед — и на рынок за арбузами. В каждую руку по арбузу — и вперед, — рассказывала Люся.

— То есть как это — в каждую руку? — удивлялась я.

— А он ездил без рук!

Жорка был вольнодумец и незадачливый парень, пришлось ему вытерпеть в жизни премногие беды. Зато божественный изобретательский дар он сберег и пронес сквозь все жизненные препоны.

На старости лет Георгий решил освоить мотоцикл, но никак ему не удавалось получить водительские права. Тогда из двух оцинкованных ванн, подобранных на свалке, он построил самоходный корабль на мотоциклетных колесах. Так что судно плавало под прямым парусом, а потом выезжало из моря и ехало, как обычный автомобиль по дороге.

Плавать он мог сколько угодно, а двигаться по суше у него прав не было. Его останавливала милиция, и всякий раз благородный изобретатель слышал одну и ту же фразу:

— А ну, Жора, катись обратно в море!

У меня во сне Жорик ловко лавировал среди айсбергов на оцинкованном плавсредстве с помощью паруса и руля в кормовой части, сделанном из водопроводного крана, и сумрачно махал мне огромным носовым платком. «Ноордерлихт» явно проигрывал ему в маневренности, так что через некоторое время Жорино суденышко скрылось за горизонтом. Тед гнал на всех парусах, врубил на полную двигатель, но при всем желании мы не могли догнать этого выскочку. До самого утра гудели моторы, в борт била волна, скрипели шпангоуты.

А на рассвете мы глянули в иллюминаторы — круглые иллюминаторы по прозванию «бычий глаз» — и увидели, что шхуна в самом деле идет во льдах. Это были еще не айсберги, не «ропаки» — многолетняя дружба с гляциологом Топчиевым не прошла для меня даром! — не «ровнушка», не «блинчатый лед», а совсем молодые «ниласы» — иначе их называют «склянка» — укрывали спокойную гладь залива.

Остался за кормой островок, около него мы ночевали на рейде — Blomstrandhalvoya, с мороза не выговоришь, в честь шведского химика Бломстранда. Норвежская приставка «halvoya» намекает на то, что до недавнего времени этот остров был полуостровом. Внушительный ледник Бломстрандбрин соединял его с Западным Шпицбергеном. Несколько лет назад ледник съежился, отступил, и образовался остров.

В 1910 году предприимчивый англичанин Эрнест Мэнсфилд обнаружил здесь запасы мрамора. Мерцающий — розовый с белоснежными прожилками.

Обуреваемый идеями нажить на этом сказочное состояние, он привлек единомышленников, создал Северную Изыскательскую Компанию, зафрахтовал корабль, привез технику, ящики с динамитом, людей — в сезон у него работали по шестьдесят рабочих, — заложил поселок, окрестил его Нью-Лондон и с громадным энтузиазмом и размахом начал добычу мрамора.

Чистый гений — вроде нашего Жорика.

Тонны взрывчатки взломали скалы, разбросав глыбы мрамора по всему острову. На берегу возвели порт, от мраморных копей к порту проложили железную дорогу, на все про все ушло десять долгих лет. И, соответственно, десять полярных зим!..

Глядя на угрюмый островок с таким заковыристым ландшафтом — пешком не пройдешь километра, чтобы не сломать ногу, — я думала о том, сколько же старине Мэнсфилду пришлось тут хлебнуть лиха, сколько сил и средств он угрохал, какие приложил титанические усилия и великие жертвы возложил на алтарь своего мраморного тельца.