Размышления о чудовищах - Фелипе Бенитес Рейес

Так вот, как следствие этого телесного феномена на сцену выходит гора сперматозоидов с менталитетом вирусов: агрессивные микроорганизмы, одержимые желанием клюнуть другой микроорганизм. Чтобы сказать это наиболее дидактическим и аллегорическим способом: эти сперматозоиды ведут себя как странствующие рыцари XV (или какого-нибудь подобного) века, которые отправлялись на поиски замка великана. Неоплодотворенная яйцеклетка великого мага в виде генетического пузырька.

(—?)

(Отличный гашиш.) (Огромной силы, ребята.) Неизвестно пока что по какой причине среди сперматозоидов в большом почете скорость: тот, кто придет первым, — единственный, кто имеет значение. Итак, представим себе, что сперматозоид, первым явившийся в круглый замок Неоплодотворенной яйцеклетки, зовется Рыцарем Белого Змея (так звали многих). Что теперь делает рыцарь, прозванный Рыцарем Белого Змея? Начинает плясать, как пират на амфетаминах? Прыгает в корзину и вытягивается вверх, как кобра, под чарующие мелодии Неоплодотворенной яйцеклетки? Нет, сперматозоиду нельзя терять времени, а Рыцарь Белого Змея — это сперматозоид: он немедленно атакует Неоплодотворенную яйцеклетку, наносит ей перцептивный генетический укус и ввергается с ней в особую кровавую битву, из которой посредством клеточного колдовства внезапно возникнет (ни там, ни здесь — ничего) один-единственный, никогда прежде не виданный зародыш, которого мы назовем Оплодотворенная яйцеклетка. (Мы назовем его так, если вы не возражаете, в память о Неоплодотворенной яйцеклетке, ведь Рыцарь Белого Змея хотя и работает много поначалу, когда плывет, словно бешеная змея, по океану крови и внутренностей, но потом, когда он наносит укус яйцеклетке, о нем больше ничего не известно, в то время как яйцеклетке приходится превращаться, день за днем, в течение девяти месяцев, в опухоль размером с большой мяч. А в конце — материнство, с его многочисленными разновидностями: вздыхающие женщины с раздутыми ступнями, коралловые ветви, лягушки со спиной, усеянной яйцами, и т. д.)

Оплодотворенная яйцеклетка, сказали мы. Кто это — Оплодотворенная яйцеклетка? Правильный ответ очень прост: кто набросок судьбы, колеблющееся зародышевое существо, помещенное в свой пузырь (буль) и очень похожее — хотя, быть может, и плохо говорить так вслух — на зародыш ящерицы.

Итак. Мы рассматривали до сих пор удачный случай. Но события не всегда развиваются именно так, потому что иногда возникают проблемы: например, Рыцарь Белого Змея не может попасть в круглое царство Неоплодотворенной яйцеклетки, потому что в пограничном королевстве — Матке — что-то идет не так. (Какие-нибудь оттоманские разбойники, устроившие засаду на рыцарей.)

(— ?)

…Да, вы правы: все это — невыносимая аллегорическая серенада. Все это сказано таким образным и красочным языком, да? (Тут у меня главная проблема, та же, что и у чересчур туго заряженных ружей: считаешь, что весь мир — комедия, а ты — улучшенное воплощение Аристофана.) Однако попытаюсь в конце концов объяснить все это снова прямо и понятно даже для детей-онанистов: метод Фаллопия — это метод, учитывающий следующий закон: «Если сперматозоид не может достичь яйцеклетки, чтобы оплодотворить ее, потому что возникла закупорка в трубах нашего приятеля Фаллопия, яйцо надо как можно скорее доставить к сперматозоиду».

Клиническая процедура относительно проста: извлечь яйцо из яичника, сделать так, чтобы донор семени мастурбировал в белой комнате, потом оплодотворить извлеченное яйцо сперматозоидом, имеющим наилучший вид (толстая головка, вибрирующий хвостик), и снова поместить яйцеклетку на ее место, как будто ничего не произошло, — хотя яйцеклетка может поначалу чувствовать себя немного странно, испытывать общее ощущение jet-lag[8].

Все остальное — вопрос ожидания и выбора подходящего имени: Роберто, Бланка, Захариас…

(Голова моя полна дыма.) (Вставило очень сильно.) (Я — паяц с уродливыми ногами.) (Я только что раздавил только что родившегося птенца.) (И начинаю немного испытывать панику.) (Однако растоптанный птенец воскресает, и паника уходит.) (Она приходит из дыма и уходит в дым: летучая паника.)

Так вот, в том же самом более или менее состоит в конечном счете то, что Хуп назвал методом Фаллопия, применительно к повседневной жизни: если тебе не удается добиться женщины, например, потому, что судьба занимается только тем, что бьет тебя ногами по печени, сделай так, чтобы она вышла из своего обычного места (из своей среды, своей работы, своей семьи, своей маленькой очарованной страны), и после того как она оттуда выйдет, ты наносишь ей пару укусов, а потом возвращаешь ее в ее обычное место, так, что она не может толком понять, что, черт возьми, с ней произошло.

В этом состоит метод Фаллопия. (Согласно Хупу.)

И именно так произошло у меня с Йери: посредством незначительного совпадения случаев, о котором мне даже стыдно было бы рассказывать, мне удалось добиться того, чтоб она пару раз не встретилась со своим тогдашним приятелем, а потом бросил ее, обеспечив наилучшие условия, чтобы она встречалась с этим приятелем каждый день на протяжении всей своей будущей жизни, если им обоим именно этого хотелось, потому что Йери очень нравилась мне, но на тот момент я переживал период оптимизма и был сторонником, как и Шопенгауэр, полигамии, хотя это мало чем — вот уж точно — мне помогало.

Само собой, метод Фаллопия иногда имеет непредвиденный вторичный эффект…

Совершим путешествие в предысторию: однажды ночью я сидел в местечке, которое называется — или называлось, потому что я уже довольно давно не хожу туда, — «Мир Текс-Мекс», это был один из баров для тех, кому за тридцать, где у всех вороватый взгляд.

Я раньше много ходил туда, в этот «Мир Текс-Мекс». Это было хорошее местечко. (Были и лучше, но «Мир Текс-Мекс» был именно хорошим местечком для тех, кому за тридцать.) (Заведения для тех, кому за сорок, обычно бывают гораздо хуже.) В «Мире Текс-Мекс» незнакомые люди привыкли заговаривать друг с другом: ты мог стрелой броситься навстречу клиентке с волосами, выкрашенными в цвет величественного красного дерева, например, и спросить у нее, как жизнь, и она без колебаний отвечала тебе, что все хорошо, и рассказывала особые подробности этого благополучия, поначалу неконкретного. Через мгновение ты уже мог оказаться с ней на маленькой танцевальной площадке «Мира Текс-Мекс», вы двигали руками и ногами, быть может, малохудожественно, но с внезапным воодушевлением, оба уже — рабы ярких удовольствий жизни, и ни один даже не задумывался о том, что у другого могут пахнуть ноги. И если дела шли этим курсом, она на следующее утро, с глазами, мутными от бессонницы и от неги, разыскивая свои антицеллюлитные чулки среди смятых в беспорядке простыней с рисунком в виде пингвинов или орхидей, могла сказать тебе:

— У меня диабет, — например.

(Ты с самого начала это знал: диабет.) Или же:

— У меня четверо детей. (Четыре — почти идеальное число.)

Или, может быть: