Людовик XIII - Екатерина Глаголева

В конце 1613 года королева совершила большую оплошность, сделав Кончини маршалом Франции (маршальский жезл был обещан господину де Сувре, но Мария перекупила его за 60 тысяч экю). Иностранец, проходимец, штатский — маршал Франции?! Возмущенные до глубины души принцы крови перешли в оппозицию. В середине января 1614 года Конде, герцоги де Невер, де Лонгвиль, дю Мэн и маршал де Бульон покинули двор. Сезар де Вандом хотел последовать за ними, но Людовик приказал ему остаться. Королева посадила его под домашний арест, но тот перехитрил стражу и сумел бежать вместе с женой[20] в ночь на 19 февраля. «Почему моего брата Вандома не посадили в Бастилию?» — возмутился король.

Над страной опять витал призрак гражданской войны. Комендантам крепостей были разосланы приказы не принимать мятежных принцев и усилить гарнизоны; кавалерию привели в боевую готовность, запросили в Швейцарии шесть тысяч наемников. Мария Медичи велела охране короля сопровождать его в полном вооружении во время перемещений по городу. Узнав об этом, Людовик возразил: «Зачем? Парижский люд подумает, что я боюсь, а я не боюсь!»

Конде, со своей стороны, издал манифест с требованием созвать Генеральные штаты и отменить все намеченные королевские браки (Кристину к тому времени просватали за принца Уэльского). Герцог де Невер в своей вотчине Шампани именем короля захватил крепость Мезьер. Сезар де Вандом, уехавший к себе в Бретань, был настроен менее лояльно. Министры Вильруа и Жаннен советовали применить силу; новоиспеченный маршал д’Анкр настаивал на мирных переговорах. Регентша послушалась его и заключила с принцами мирный договор в Сент-Менеуле — практически на их условиях. Король был очень недоволен, в особенности тем, что замок Амбуаз собирались передать Конде (Людовик хотел сделать комендантом Шарля де Люиня). К тому же Сезар де Вандом не собирался складывать оружие. По совету Вильруа Мария Медичи решила устроить демонстрацию силы: король во главе своих войск совершит поход по провинциям. Узнав об этом, Людовик возликовал и побежал примерять доспехи.

Исторические провинции Франции

Поход, продлившийся с июля по октябрь, превратился в триумфальное шествие через Турень, Анжу и Бретань. Особого внимания заслуживает поведение вождей гугенотов во главе с герцогом де Роганом: они пригласили короля в Ла-Рошель, чтобы вручить ему ключи от города, и ручались, что его величество может располагать их жизнями и имуществом. Жители Орлеана, которых Конде уверял, что юный король не способен править страной и даже не умеет ездить верхом, чуть было не схватили мятежника; на следующий день Людовик торжественно въехал в город на белом коне.

Поняв, что дело плохо, Сезар де Вандом дважды посылал к брату гонцов с уверениями в своей преданности и просьбой о прощении; но Людовик твердо отвечал, что ему нужны не слова, а дела. Наконец Вандом явился сам. Бледный от гнева, король сказал ему: «Впредь служите мне лучше, нежели в прошлом, и знайте, что высочайшая честь для вас на этом свете — быть моим братом». «Я так и думаю», — пролепетал Сезар. Надо представить себе мальчика, которому еще не исполнилось тринадцати, отчитывающего двадцатилетнего мужчину, отца семейства…

Эта встреча состоялась в Нанте, где 19 августа открылись бретонские Штаты. Депутаты бросали обвинения в адрес Вандома, обличая бесчинства его солдат, и требовали лишить его должности губернатора. Регентша предпочла сохранить должность за Сезаром, но снести несколько крепостей. Король, участвовавший во всех официальных церемониях и неизменно выстаивавший мессу во всех церквях по очереди, успевал, кроме того, охотиться с кобчиками, гоняться за оленем, играть в мяч, любоваться фейерверком (он сам учился делать шутихи) и веселиться на балу (ему понравились бретонские танцы). В общем, поход прошел неплохо, хотя уверения в преданности он далеко не всегда принимал за чистую монету. В день отъезда из Бретани гувернер, как всегда, принес Людовику речь к членам Счетной палаты, вызвав его недовольство: «Господин де Сувре сует мне речи, которые я не хочу говорить так, как он велит. Я сомневаюсь, что все они хорошо мне служили». Заметим попутно, что этими соображениями король поделился со своим лакеем.

В Париже его ждал сюрприз — подарок великого герцога Тосканского: бронзовая конная статуя Генриха IV работы Джамболоньи и Пьетро Такка. Статую установили на Новом мосту, чтобы ее было видно из Лувра, и заказали придворному скульптору Пьеру де Франквилю, ученику Джамболоньи, украсить пьедестал барельефами. Тот еще добавил четыре статуи рабов по углам.

Вскоре после триумфального возвращения в Париж настало время торжественно отпраздновать совершеннолетие короля: в самом деле, ему уже исполнилось тринадцать. В особой церемонии не было необходимости, но Мария Медичи на ней настаивала: хотя с совершеннолетием сына ей полагалось сложить с себя обязанности регентши, Людовик должен был провозгласить мать главой Королевского совета (правда, «после себя или в свое отсутствие») и, таким образом, сохранить за ней власть. «Королеву и министров, — писал в апреле венецианский посол Контарини, — больше всего занимает опасение, что власть государыни может оказаться под угрозой, поскольку король еще несколько лет не будет способен исполнять сию важную задачу из-за малого прилежания к делам государства. Его намеренно стараются держать от них подальше и устранять из его окружения всех людей, хоть немного наделенных умом, кои могли бы просветить его касательно этих дел, дабы держать его в почитании и величайшей покорности матери».

Король многого ждал от своего совершеннолетия. Опасаясь, что заикание помешает ему как следует произнести положенные слова, он даже принес Богородице обет: пожертвовать в посвященную ей церковь деньги и украшения. (Всё прошло как нельзя лучше, и через три дня после церемонии Людовик исполнил данный обет — он привык держать слово.)

Второго октября 1614 года Людовик в златотканых одеждах, усыпанных бриллиантами, отправился в Сент-Шапель. На груди его сверкало ожерелье стоимостью 300 тысяч экю, предназначенное в подарок его будущей супруге. Свиту короля составляли его брат Гастон, принцы крови, герцоги и пэры, маршалы Франции, высшие чиновники и многочисленные дворяне, но единокровных братьев не было: они не желали идти позади принцев, не принадлежавших к королевскому роду. Некоторые не присутствовали по материальным причинам: все участники торжества щеголяли в нарядах, сверкавших золотом и драгоценными камнями.

После мессы отправились в парламент. Королева Мария, встав перед сыном на одно колено, сложила с себя обязанности регентши. «Господа, — сказал Людовик, обращаясь к членам парламента, — достигнув совершеннолетнего возраста, я пожелал прийти сюда, чтобы сообщить вам, что, будучи взрослым, я намерен править своим королевством с помощью добрых советов, благочестиво и справедливо. Я ожидаю от всех своих подданных почтения и повиновения державной власти и королевской воле, которыми наделил меня Господь; они же должны ждать от меня защиты и милостей, каких положено ожидать от доброго короля, который ценит превыше всего их достаток и покой». Обернувшись к матери, он добавил: «Сударыня, благодарю вас за многие труды, которые вы взяли на себя ради меня; прошу вас продолжать править и повелевать, как и ранее. Я хочу и требую, чтобы вам повиновались во всем и повсюду, и чтобы после меня и в мое отсутствие вы были главой моего Совета».