Капитан Марвел. Быстрее. Выше. Сильнее - Лиза Палмер

– Для маленьких девочек, которые хотят стать первой женщиной – летчиком-истребителем, – Мария кивает, и я вижу, как она мрачнеет, – быть сильной – хорошо. – Мария смотрит на меня, и я замечаю в её глазах усталость.

– Ты тоже?

– «Она та ещё штучка», – говорит Мария высоким и сочащимся фальшивой заботой голосом, – «лучше бы тебе попридержать свой норов».

Мы обе замолкаем. И прежде чем я успеваю что-то отфильтровать или приукрасить, я выкладываю всё как на духу:

– Мне тяжело придумать какой-то другой мотив, кроме как доказать им всем, что они ошибаются.

Ну вот. Сказала. У нас с Марией есть план, но без этого яростного огня, питающего меня желанием доказать, что я права, а все заблуждаются... я ощущаю себя затухающей свечой вместо огнемёта. Сомнение в новинку для меня, но я не могу удержаться от мысли: хватит лишь этого желания, чтобы провести меня сквозь всё? Я хочу, чтобы хватило. Но я не привыкла что-то делать, исходя лишь из моих внутренних мотиваций.

– Двадцать процентов – это утереть им нос, – кивает Мария.

– Тридцать процентов, но...

– Уже тридцать процентов?

Я осмеливаюсь бросить на неё взгляд. Мария ждёт. Тишина затягивается, и тут мягкий, неестественно звучащий, хриплый и прекрасный голос радио заполняет салон.

– Ну хорошо, процент растёт. И да, меня беспокоит, что в скором времени он достигнет сотни, и, как и всю мою жизнь, я буду пытаться достичь чего-то, просто чтобы доказать, что все заблуждаются. А так жить нельзя. И да, я слышала поговорку «ты хочешь быть правой или счастливой», но послушай, почему нельзя одновременно и доказать свою правоту, и быть счастливой? А? Ты никогда об этом не думала?

Мария смеётся и качает головой, а я сворачиваю на съезде, который она обвела на карте, и еду по длинной и пыльной дороге.

– Тебе нужно почаще выбираться из своей черепушки, Дэнверс, там внутри довольно страшно. О, смотри, я думаю, это то, что мы ищем... оно должно быть прямо там, – говорит она, наклоняя шею и осматривая обширную равнину прямо перед нами.

А затем я чувствую его... Низкий рокот двигателя проносится по всему «мустангу», его ритмичный гул отдаётся у меня в позвоночнике, прямо как в старые времена, когда я проводила дни не в бесконечных тренировках, а сидя на земле и задрав голову в небеса.

Я торможу, и мы с Марией смотрим вверх и назад, к самому горизонту.

– Такое чувство, что он сидит в машине вместе с нами, – говорит Мария, почти высунувшись наружу из пассажирского окна для лучшего обзора.

Рёв и урчание приближаются. Я заезжаю на парковочное место по соседству с ангаром тридцать девять, и мы выпрыгиваем из машины как раз вовремя, чтобы заметить тот самый жёлтый биплан с красно-синими полосами, единственный самолёт, который я не смогла опознать в то первое утро в Колорадо. Биплан проносится у нас над головами, нависает над взлётно-посадочной полосой и мягко касается земли.

– Он великолепен, – говорю я, широко улыбаясь. Я смотрю на Марию и понимаю, что моя подруга с такой же радостной открытой улыбкой наблюдает за бипланом.

– Он прекрасен, – вторит мне Мария, пребывая в благоговейном оцепенении. А затем мы обе, не сговариваясь, одновременно устремляемся к самолёту, который как раз грохочет к тридцать девятому ангару.

Самолёт подъезжает к нам, и мы пытаемся одновременно и не отводи от него взгляда, и не попасть под колёса. Когда биплан приближается, я замечаю две открытые кабины – одна за другой. Мы с Марией ждём и наблюдаем за тем, как два пилота заводят самолёт в ангар. Наконец, двигатель вздрагивает последний раз и затихает. Мы едва сдерживаемся.

Сидящий в передней кабине пилот вылезает первым и встаёт на крыле. Затем он и ещё один мужчина, подошедший из недр ангара, помогают выбраться второму пилоту. Оба лётчика спрыгивают на землю, и тот, что впереди, снимает шапку «Авиатор» и очки.

Мы с Марией переглядываемся, наше возбуждение достигает поистине ядерного уровня. Это не он, это она. Второй пилот также стаскивает шапку и очки – вот он точно мужчина, – и оба направляются к нам.

– Ты вылитый отец, – говорит мужчина, обращаясь к Марии.

Его тёмные с сильной проседью волосы коротко острижены. Очки оставили след на обветренной коже ржаво-коричневого цвета. Лицо покрыто морщинами, но в глазах по- прежнему горит огонь молодости. Открытый, но загадочный. Кажется, будто пилот непостижим точно так же, как и его самолёт.

– Ты так выросла, – хрипло говорит женщина и сгребает Марию в объятия. Её светло-русые волосы растрёпаны, и так же, как у её спутника, очки оставили отметину на бежево-песочной коже, которая только больше внимания привлекает к огромным ореховым глазам женщины. Я в жизни не встречала более тихой и в то же время сильной женщины.

– Кэрол Дэнверс, это Джек и Бонни Томпсоны. Они летали с моим отцом, – говорит Мария, лучась от гордости и обожания.

И Джек, и Бонни протягивают мне руки, и я понимаю, что совершенно не знаю, что сказать.

– Это... ого... рада знакомству, – вот и всё, что я смогла из себя, наконец, выдавить. А затем меня прорывает. – Если мне позволено будет спросить... что это за самолёт?

– «Мистер Гуднайт»? – уточняет Джек.

Я смеюсь.

– Почему вы назвали свой самолёт «Мистер Гуднайт»? – спрашиваю я.

– Поймёшь, когда полетаешь на нём, – подмигивает мне Джек.

– Когда я полетаю на нём?

– Это «Стирман ПТ-17» 1942 года, – вмешивается в разговор Бонни.

– Я на таком тренировался, – добавляет Джек.

– И ты будешь на нём тренироваться, – ухмыляется Бонни.

Мы с Марией взволнованно переглядываемся. Биплан по-своему прекрасен, но мы как-то иначе представляли самолёт, на котором налетаем требуемые сорок часов.

– Вы как-то иначе представляли самолёт для маленькой лётной школы, которую устроила Мария, да? – спрашивает Джек по пути в ангар, легко прочитав наши мысли.

Мы входим внутрь, и все мои опасения мгновенно исчезают. Ангар тридцать девять выглядит в точности так, как я представляю рай.

Внутри царят прохлада и тусклое освещение. Ангар больше любого здания. В одном укутанном тенями углу стоит прекрасный нетронутый «Т-41 Мескалеро». А у противоположной стены тусуются – подумаешь, какая ерунда – две гражданские «Сессны». А вот и тот «П51Д Мустанг», который я слышала – его двигатель, ныне разобранный, лежит на полу. На полу, под старым плакатом времён Второй мировой войны, на котором Капитан Америка призывает добрых граждан покупать облигации военного займа, разложены инструменты, детали двигателя, чистящие материалы и пропеллеры. Здесь царит контролируемый хаос. Это место прекрасно. Джек включает старое радио, легкомысленно оставленное на верстаке, и по просторному ангару проносится щелчок бейсбольной биты, а приглушённо звучащий диктор комментирует игру.