Бог примет всех - Александр Леонидович Аввакумов

революции понадобится моя личная жизнь, я ее отдам, не задумываясь. Передо мной нет ничего такого, чтобы меня могло остановить!

— А как с чужой жизнью? Сможете ли вы распорядиться другой жизнью? — спросил ее Ленин. — Ведь убить человека, не легкое дело, здесь одной фанатичной веры в дело революции недостаточно?

— Будьте уверены, Владимир Ильич. Если будет нужно убить тысячу человек ради победы революции, моя рука не дрогнет. Вы не смотрите, что я женщина…. Вы поверьте мне, это мне по силам.

Это было сказано таким тоном, что в комнате повисла тягучая тишина.

— Скажите, у вас есть семья? — спросила ее Крупская. — Как она относится к вашим взглядам? Разделяет их или нет?

— Да, конечно. У меня родители, сестры и братья, но это к делу не относится. Я думаю, что они не смогут остановить меня.

— Я имела в виду, замужем вы или нет?

Лицо Катерины залилось румянцем.

— Была. Муж умер на каторге. Почему-то не хотел бежать со мной. Я теперь замужем лишь за революцией….

Ленин с интересом посмотрел на нее. Он явно хотел ее о чем-то спросить, но в присутствии жены и товарища по партии, явно не решался. Чтобы как-то разрядить ситуацию, он предложил всем пройти в зал, где мать Крупской уже суетилась вокруг обеденного стола. Роза слышала, что жена Ленина не умела готовить и ее мать, была вынуждена готовить им еду.

— Присаживайтесь, — предложил ей Владимир Ильич и пододвинул стул

— Спасибо, — тихо поблагодарила она вождя.

Крупская посмотрела на нее испепеляющим взглядом. Она явно приревновала ее к мужу. За обедом все молчали, только Владимир Ильич по-прежнему бросал свой взгляд на Катерину, заставляя ее то и дело краснеть. Когда они прощались в прихожей, он помог ей накинуть на плечи пальто и подал зонт.

— Удачной поездки, товарищ Рысь, — произнес он и пожал ей руку. — Думаю, что мы еще увидимся.

— Я тоже на это рассчитываю, товарищ Ленин, — ответила она и вышла в коридор.

Еще раз, взглянув на Ленина, она стала спускаться по лестнице.

***

Море, играя белогривыми волнами, медленно накатывалось на песчаный берег. Словно задумавшись на какой-то миг, с шумом откатывало назад. В метрах ста от берегового прибоя стоял небольшой белый домик с черепичной крышей и зелеными ставнями. В этом доме, уже второй год проживала семья Варшавских, перебравшись в морю из охваченной революции центральной части России. Иван Ильич Варшавский, известный в прошлом врач, в светлом пиджаке, с седыми волосами, вышел на крыльцо и, бросив взгляд на море, почему-то покачал головой и снова вернулся в дом. Во время империалистической войны он пробовал вести своеобразную статистику умерших в госпитале солдат, но затем забросил это дело, так как понял, что она ему ничего не даст, да и местным властям она была неинтересна.

В конце 1918 года, когда в городе установилась Советская власть, он однажды выступил в газете против большевистских расстрелов, которые гремели почти каждый день. Вечером Иван Ильич был арестован сотрудниками ВЧК. Там ему быстро напомнили, кто его сын и на чьей стороне он воюет.

— Мой сын герой войны, полный кавалер Георгиевского креста, — пытаясь выгородить сына, ответил он следователю ВЧК, мужчине средних лет, одетого в старый засаленный на локтях пиджак. — Да, да, он полный георгиевский кавалер с именным оружием, которое вручил ему за храбрость император.

— Мне наплевать на вашего сына, как на его кресты и оружие, — ответил следователь. — Для меня намного важнее, на чьей стороне он сейчас воюет. Как сказал товарищ в газете «Красный меч», что мы не ведем войну против отдельных лиц. Мы хотим истребить буржуазию, как класс. Первый вопрос, который мы должны уяснить, к какому сословию принадлежите вы, какое у вас образование и воспитание, профессия…. Вам понятен мой вопрос?

— Это же просто ужасно, убивать людей за то, что они образованы и хорошо воспитаны, — тихо возразил ему Иван Ильич. — Разве вам врачи не нужны? Химики, физики…

Чекист улыбнулся. Он загасил самокрутку о каблук сапога и посмотрел на Варшавского. В глазах чекиста сверкала злость и ярость.

— Вы не врач, милейший, вы просто контра! А контру нужно давить, как вшей… — закричал он в лицо Варшавскому. — Ты хоть это понял, «козел» бородатый, кто ты?… Ты враг народа! А с врагами разговор у нас короткий — стенка!

Иван Ильич, был просто ошарашен словами представителя власти. В его голове никак не укладывалась модель советской власти, убивающих людей из-за их социального положения. Неизвестно по какой причине, но его с двумя крупными спекулянтами и черносотенцем-генералом почему-то отправили в Москву. По дороге, на одной из станций, воспользовавшись неразберихой, Иван Ильичу удалось бежать. Вернувшись обратно в город, он через друзей добыл себе фальшивый паспорт и, уговорив семью, он с большими приключениями перебрался жить в Крым.

Нарубив дров, Иван Ильич вышел из сарая. Он улыбнулся, увидев супругу, стоявшую на крыльце дома.

— Нарубил? — поинтересовалась у него супруга. — Иди домой, отдыхай, а я пойду в потребительский кооператив. Говорят, что сегодня должны завести муку. Может, повезет….

Она беспокойно заглянула в истомленное лицо мужа, тяжело вздохнула и поспешила к калитке. Иван Ильич, присел на лавочку и, достав из кармана серебряный с монограммой портсигар, закурил папиросу.

«Да, жизнь делает удивительные зигзаги, — почему-то подумал он. — Кто бы мог подумать еще года три назад, что я буду колоть дрова, дочь стирать белье, а жена торопиться в какой-то кооператив за мукой».

Он снова взглянул на море, которое шумело за забором дома. Думы снова вернули его в прошлое. Из дома вышла его дочь Нина и стала развешивать на веревке выстиранное ей белье.

— Папа! Ты только посмотри, какое белое белье у меня получилось! Скажи, как снег под солнцем! Вот видишь, я и научилась стирать…

— Молодец, Нина, — то ли в шутку, то ли в серьез ответил Иван Ильич. — Да, настало время собирать камни. Кто бы, мог подумать, кто бы мог подумать…

***

В дверь дома кто-то настойчиво постучал. Стук был таким сильным и настойчивым, что Иван Ильич вздрогнул и вопросительно посмотрел на супругу. Нина встала из-за стола и молча, направилась к двери.

— Кто там? — спросила она.

— Соседка ваша, Агаша. Что испугались?

— Проходи, — тихо произнесла Катерина, впуская ее в дом. — Садитесь, попейте чайку. Я сейчас запалю самовар.

Агрофена Смирнова — женщина лет тридцати пяти, в теплом платке и нежном румянцем на лице, тихо вошла в дом. У нее были большие чудесные глаза и большой хищный рот. Она, молча, прошла в зал