Огонь его ладоней - Ната Чернышева

— Вы как-то скептически оцениваете свой карьерный рост. Почему не завтра?

Смеется он, что ли? Да, судя по искоркам в глазах — смеется. Но без зла, что немаловажно.

— Почему скептически, — пожала я плечами. — Реалистически.

— Январь Горячев, — назвался военный.

На Старой Терре любят называть детей так называемыми «морозными» именами. Январь, Февралин/а, Мартин/а, Северин/а, Ноябрин/а, Мороз, Старолед, Зимовея… В сочетании с «горячими» фамилиями, однозначно относящими своего владельца к носителям паранормы пирокинеза, звучит особенно убойно. Январь Горячев — чудесная шутка, если доподлинно знать, что на Старой Терре, давным-давно сорвавшейся в ледниковый период, в январе температура не поднимается выше минус пятидесяти градусов по Цельсию. Почему Цельсий? Долго рассказывать, вкратце — Старая Терра упрямо цепляется за древние традиции, и это далеко не всегда игра для привлечения туристов. Народ, кто местный, реально там живет именно так.

Но вслух я свои мысли не озвучила. Вслух я сказала вежливое:

— Рада знакомству, Январь.

А он взял меня за руку и коснулся тыльной стороны кисти губами, легкое, невесомое прикосновение, горячее, как его дыхание, и я знала, знала, знала, что для выходца со Старой Терры, да еще пирокинетика, это просто дань вежливости, проявление учтивости к женщине вообще, а не конкретно ко мне, такой красивой и замечательной, тем более, что знакомы мы всего лишь без года три минуты. Но все равно будто электричеством прошило, от руки до самого затылка.

Я очень остро поняла, что сейчас мы расстанемся, вот прямо сейчас, и никогда больше не встретимся, но я буду знать, что есть во Вселенной такой Январь Горячев… темные кудри, мягкая улыбка, зеленые шальные глаза… и к черту! Мы никогда больше не увидимся. Потому что — ему на планету, мне на дальнюю пересадочную. Все!

Орать хотелось от отчаяния.

— Вы на планету? — спросил у меня Январь, ни о чем не подозревая.

— Нет, — качнула я головой и вытянула из его ладони свою руку, которую он почему-то не спешил отпускать.

Надо было объяснить, куда я лечу, где буду, дать адрес своего визита, в конце-то концов, но я почему-то не могла. Стояла, молчала, не знала, куда деваться, язык к гортани прилип.

— В другой раз не подставляйтесь под выстрел, Элина, — посоветовал мне Январь. — Убить же могли.

Я кивнула. А что еще ты хотела услышать, Эля? Пойдем со мной, милая, я отведу тебя на край Вселенной и подарю тебе эту звезду? Как же мне противно стало от себя самой, слов нет. Таська, та бы знала, что делать, и как разговор повернуть в выгодную для себя сторону. А я… тьфу.

Я выдавила из себя жалкое:

— Ну, я пойду… а то опоздаю на рейс.

Надеялась, что он меня остановит или спросит хотя бы какой рейс. Не спросил и не остановил. Не остановил, но смотрел вслед, я чувствовала горячий прицел его взгляда на спине между лопатками, и что мне стоило не обернуться, знала только я сама.

Хотелось реветь и биться головой о стену, а пуще всего — послать в черную дыру на досвете Таську с ее идиотской идеей насчет курортной планеты. Какой курорт, когда здесь, прямо вот тут, на нашей орбитальной, — Январь!

Но я не успела натворить глупостей, гневный сигнал терминала отрезвил. Кто еще мог вызывать меня, если не Таська?..

— Где ты бродишь?! — напустилась она на меня с экрана. — Ну, где тебя носит, горе ты мое? Опаздываем!

Мы не то чтобы опоздали. Но явились за минуту до окончания регистрации. И успели проскочить в самые последние секунды.

Таська мучилась отменным похмельем, отчего стекала со своей постели бесформенной медузой. Я поила ее болеутоляющим, а сама думала: ну, вот, стоили те пару часов веселья нынешней муки? Лучше вовсе не пить и не принимать ничего в том же духе, чем потом вот так.

Впрочем, подругу мне было не очень-то и жаль. Взрослая девочка, не в первый раз. А вот если бы она была трезвая, конечно, она бы вцепилась в Января мертвой хваткой. Мне бы там от него ничего не досталось.

Я поднесла к лицу ладонь. Она все еще хранила пригоршню жара… прикосновение его руки.

Лучшее средство от тоски — работа, проверено. Я врылась в сканы, которые следовало разобрать еще позавчера. Нивикийцы оставили по себе слишком много памятников письменной речи. Словно электронный способ хранения и передачи информации ими не был хорошо освоен. Записи на магнитных носителях они, впрочем, уже делали. При этом их следы находят в других планетарных системах, вот же загадка.

Впрочем, чем дальше в туманность, тем больше я утверждалась во мнении, что на планете, которая официально считалась их прародиной, нивикийцы были пришлыми. Отколовшаяся от материнской культуры группа. Это могли быть колонисты, могли быть беженцы, но в любом случае, спустившись на планету и начав на ней обустраиваться, они обречены были на падение уровня технологий. Любая, утратившая связь с метрополией, колония проходит в своем развитии так называемый натуральный век: когда жизнь и быт упрощаются с тем, чтобы просто выжить в непривычных, а то и враждебных условиях. Битва за урожай, животноводство, практическая медицина, заточенная под простые случаи — вывихи, переломы, роды, чисто бытовые проблемы, например, где взять энергию, если корабельный реактор уже не справляется с нуждами возросшей численности населения. При этом оживают давно, казалось бы, забытые и похороненные обряды, культы, суеверия.

Отсюда страсть нивикийцев не просто к печатному слову, но к слову, написанному от руки на материальном носителе. Каллиграфический шрифт, емкие, хлесткие фразы. Они верили, что благословение дарящего живет в его руке, выводящей символы.

Еще мы с профессором Сатувом отрыли великолепнейший справочник сравнительной анатомии. С картинками. Теперь я переписывалась с врачами Номон-Центра, потому что перевести подобное без консультаций медиков просто нереально. А переводить было надо.

Таська злилась.

— Я тебя зачем на свободу вырвала? — возмущалась она. — Чтобы ты глаза ломала в экране с работой?!

— Мы еще не прилетели, — отмахивалась я. — Не лезь.

— Трудоголизм лечится от обратного! — сердито заявляла Таська и смахивала мой экран со стола.

Я восстанавливала голографическую картинку и терпеливо повторяла:

— Отстань! Чем больше я сделаю сейчас, тем меньше мне надо будет сделать потом. — На лайнере дальнего следования полно развлечений! — Таська снова лезла к моему экрану с тем, чтобы от него избавиться. — А ты сидишь в апартаментах своих как сыч, вся жизнь мимо тебя проходит! Элька! Ты в отпуске!

— Отвянь, тебе говорю! — начала я сердиться. — Ты мешаешь. У меня, может, вдохновение! Творческий зуд! Мне из Номон-Центра наконец-то материалы пришли! Отстань! Отдай, зараза!

Таська выхватила у меня мой терминал и победно воздела его над головой: