Тонущие - Ричард Мейсон

— Перед вами вся жизнь, Элла, разве вы не видите? — Я постарался говорить как можно мягче.

— Вы это беспрестанно твердили в тот вечер, — сказала она, и тут на лестнице перед нами появился Стэнхоуп.

— Вы тут болтали все это время вдвоем? — радостно спросил он.

— И это правда, — пробормотал я.

— Что именно? — поинтересовался Стэнхоуп.

— Что поезда не ждут, — ответила Элла весело, беря жениха под руку. — И Джеймс, как бы мы его ни упрашивали, не может опоздать на свой.

— Очень печально, — промолвил Стэнхоуп, и я стал подниматься по лестнице вслед за ними, чтобы попрощаться с хозяевами и остальными гостями.

Так я потерпел поражение, побежденный решимостью и твердостью этих зеленых глаз. Можете не сомневаться, я принял свое поражение очень близко к сердцу и переживал его на протяжении нескольких дней, последовавших за вечеринкой на Честер-сквер. Но мои романтические представления при этом не поколебались, зато мысли об Элле и том затруднительном положении, в каком она оказалась, вернулись ко мне с новой силой.

Мне казалось, я правильно поступил в тот дождливый день, когда состоялось торжество по случаю их помолвки; я чувствовал, что связь между нами укрепилась каким-то трудноопределимым, но вполне конкретным образом, несмотря на очевидность обратного. Юности свойствен оптимизм, и в нем она находит отраду. А я терпеливо ждал, предоставив событиям развиваться своим естественным чередом, если, конечно, им вообще суждено было развиваться.

При этом мне не хватало нахальства предположить, что Элла не сможет устоять перед искушением снова увидеться со мной. Зато я подозревал, что она не сможет долго бороться с искушением иного рода: захочет получить возможность оправдаться более основательно, чем это удалось ей в день приема по поводу помолвки. Так что я просто решил ждать.

Свадьба Стэнхоупа и Эллы Харкорт была назначена на май, до нее оставалось еще семь месяцев. После приема у Харкортов прошла неделя, и я утешался мыслью, что время пока на моей стороне. Я предполагал, что Элла — гордая девушка, и крепко держался за это предположение, потому что оно объясняло ее затянувшееся молчание. Я сказал себе: глупо караулить ее у дома на Честер-сквер. Случайных встреч с другими представителями семейства Харкорт тоже больше не происходило, хотя я высматривал их с прежним энтузиазмом. Неделю я ждал, не получая никаких подтверждений правильности избранной тактики.

На восьмой день я получил от Эллы письмо. Я и сейчас храню его у себя, вместе со всеми остальными письмами, которые она мне присылала. Разглядывая этот неровный, прерывистый почерк, плотную бумагу, коричневатые чернила, я думаю о девушке, написавшей его, и мысленно желаю, подобно многим другим, желавшим того же самого до меня, чтобы прошлое стало более проницаемым и можно было вернуться в него, и не только по дороге воспоминаний, а в тот давний день, когда письмо Эллы оказалось на коврике в прихожей дома моих родителей.

Оно датировано субботой, и еще можно разобрать небрежно начертанный адрес: Лондон, Юго-Запад, Честер-сквер, 23.

«Дорогой Джеймс!

Вы будете рады узнать, что наш разговор на прошлой неделе если и не имел никакого другого результата, то, по крайней мере, прояснил для меня вопрос насчет этого ужасного платья. Вы были правы, я выглядела отвратительно. Мне нужно было, чтобы кто-нибудь в достаточной мере дерзкий и бесцеремонный сказал мне об этом, и я благодарю Вас за Вашу грубоватую порывистость — я-то думала, что общество вытравило ее из Вас. А может, так и есть и мне просто досталась последняя капля, но надеюсь, что нет. Я прямо слышу, как Вы сейчас произносите: „Это так по-американски“. Но, видите ли, я и есть американка, и я горжусь этим. Однако у меня английское имя, а Вы, наверное, помните, мы с Вами сошлись на том, что имя — наименее личный элемент в человеке. Быть может, это начало моего ответа на Ваш вопрос, который Вы задали мне на прошлой неделе.

„Почему? — спросили Вы меня. — Почему вы выходите замуж за Чарльза?“

В самом деле, почему? Но прежде чем Вы начнете торжествовать, думаю, Вам следует попытаться поставить себя на мое место хотя бы на минутку. Если бы Ваша прапра- (и не знаю, сколько еще раз „пра-“) бабушка тоже соблазнила Карла II, Вы бы поняли, о чем я говорю. Ваше имя, подобно моему, перестало бы описывать Вас и начало бы определять Ваше место в жизни, засовывать Вас в строгие рамки, которых Вы так не любите. Видит бог, мое имя определяет меня. Вы искренне верите в то, что достопочтенная Элла, дочь лорда и леди Харкорт, племянница графа и графини Сетон, лично упомянутая в „Дебретте“,[3]может выйти замуж за кого-нибудь, кроме Чарльза Стэнхоупа, старшего сына сэра Лэклана и леди Стэнхоуп, владельца поместья Бартон-мэнор в Вильтсе и дома на Виндхэм-роуд в Фулеме, выпускника Итона и Оксфорда?

Полагаю, пора мне быть с Вами откровенной. Как я уже призналась в тот день в парке, я попала в затруднительное положение, которое создала своими собственными руками, — открыто признаю это. Вот почему в прошедшие несколько недель я торопила события: все это натворила я сама и теперь должна принять последствия.

Не смогу в полной мере объяснить Вам, почему так упорствовала, так стремилась привести весь этот чудовищный механизм в действие. Тысячу раз я спрашивала себя почему и никогда не получала прямого ответа, так с какой стати Вы должны его получить? Тем не менее ответ есть или, точнее, несколько маленьких ответов, и в совокупности они могут объяснить вам мотивы моего поступка.

Если Вы действительно хотите знать, почему я выхожу замуж за Чарльза, и если Вы считаете, что, узнав все эти маленькие ответы на один большой вопрос, Вы сможете изложить мне какую-нибудь блестящую идею касательно того, как мне выбраться из этой смехотворной передряги, тогда давайте встретимся на вокзале Паддингтон, возле расписания поездов, завтра в два часа пополудни. Возьмите с собой небольшой чемодан с самым необходимым. Если я Вас не увижу, я пойму, что Вы приняли мудрое решение держаться от всего этого в стороне. Возможно, на Вашем месте я сделала бы то же самое.

Искренне ваша,

Элла Харкорт».

Никаких проявлений нежности, ничего личного, кроме имени.

Я, конечно, пошел на эту встречу. А кто бы на моем месте не пошел? И отправлялся я туда с радостным сердцем, а душа была полна музыки.

Элла стояла под расписанием вокзала Паддингтон, маленькая, потерянная в толпе. Она очень сильно отличалась от той женщины, которая неделю назад столь спокойно рассуждала о подарках на помолвку и о свадебных планах, — просто не узнать.

— Здравствуйте, Джеймс, — произнесла она, увидев меня.

— Здравствуйте, Элла.

Мы посмотрели друг на друга.

— Спасибо, что пришли.

— Не стоит меня благодарить.