Зеркальный вор - Мартин Сэй

Кёртис удаляет это послание, и телефон начинает говорить уже голосом Альбедо:

— Хорошо провел ночь, спящий красавец? Моя подруга Эспеха очень расстроена тем, что не смогла узнать тебя поближе. Но я рад, что мы хотя бы смогли пересечься, тряхнуть стариной. Вспомнить былые деньки. Еще не выследил своего кидалу? У меня тут, похоже, нарисовались кое-какие зацепки. Звякни, если что.

А теперь очередь отца:

— Надеюсь, ты держишься подальше от греха, малыш. Я подумал о том, что ты сказал вчера, и вспомнил кое-что — вернее, кое-кого, с кем тебе не помешает связаться. Во время наших со Стэнли давних поездок в Лас-Вегас мы там всегда имели дело с одним японцем, которого Стэнли знал еще по Калифорнии. Его зовут Уолтер Кагами. Он в ту пору был шулером — профессиональным игроком, как Стэнли, — но потом вроде как завязал. Последнее, что я о нем слышал: живет в Вегасе, работает менеджером в одном заведении. Называется «Живое серебро», если не ошибаюсь. Вряд ли ты помнишь Уолтера, ты был тогда еще мал. Я и сам уже много лет с ним не контактировал. Другое дело — Стэнли, эти двое вполне могут общаться. Это мое предположение, и только. Но мало ли что, вдруг поможет? Люблю тебя, малыш. Мавия передает привет. Будь осторожен.

Кёртис роняет полотенце на ковер, находит блокнот и ручку, записывает имя Кагами и название казино. Проверяя выдвижные ящики стола в поисках телефонной книги, только теперь замечает в аппарате присланный ночью факс с перевернутым логотипом «Спектакуляра» внизу листа.

Расправив его на столе, видит корявый почерк Деймона:

Под надписью — очередная карикатура Деймона. Кёртис, выпучив глаза, с ужасом глядит на огромный секундомер в своей левой руке, в то же время остервенело мастурбируя правой. Зрачок его левого глаза гротескно скошен. Огромный, извергающий семя пенис нарисован с особым тщанием и густо заштрихован.

Кёртис спускает клочки послания в унитаз уже перед выходом из номера.

Когда он залезает в такси, там по радио звучит джаз — «Invisible» с первого альбома Орнетта, — и это помогает Кёртису расслабиться. Когда они поворачивают вправо со Стрипа, он садится вполоборота и вытягивает ноги по диагонали; в кабине пахнет сигаретами и мятой.

За рулем сидит араб лет шестидесяти, с гипсово-белой шевелюрой. Ведет машину спокойно и аккуратно. От него исходит уверенность, которой Кёртис невольно завидует. В карточке на прозрачной перегородке указано его имя — Саад, — а фамилию Кёртис не может прочесть без усилия, каковое ему предпринимать не хочется.

— Как идут дела? — спрашивает таксист.

— Пока неважно. Повсюду в пролете, — уже привычно отвечает Кёртис.

Таксист обвиняюще тычет пальцем в сторону «Миража» слева по ходу движения.

— Тогда вы поступаете правильно, покидая Стрип, — говорит он. — Очень разумный ход.

— Неужели?

— Именно так. Всегда полезно прошвырнуться по округе. Люди все время говорят о себе: «Ах, какой я везучий!» или «Ох, как мне не везет!» — но у каждого казино тоже есть свое везенье. Люди об этом забывают. Если у казино везучий день — типа крупье идет карта как по заказу, — вам надо перебраться в другое место. Глупцом будет тот, кто этого не сделает.

— Очень верное наблюдение.

На Индастриал-роуд светофор горит красным. Через перекресток катят чартерные автобусы. Орнетта Коулмана в эфире сменяет Арт Пеппер. Кёртис снова задерживает взгляд на карточке водителя.

— Вас зовут Саад? — спрашивает он.

— Да, Саад. Это мое имя.

— Вы мусульманин, Саад?

Водитель бросает на него жесткий взгляд через зеркало заднего вида; от прищуренных глаз расходятся глубокие морщины.

— Почему вы меня об этом спрашиваете, друг мой? — говорит он. — Может, вы из министерства внутренней безопасности? Думаете, я хочу взорвать одно из ваших казино, въехав туда на своем такси?

— Нет-нет. Дело в том, что мой отец — мусульманин. И он решительно не желает приезжать в этот город.

— А, понимаю. Ислам запрещает азартные игры.

Саад щелкает поворотником и выруливает на автостраду, уходящую в северном направлении.

— Я мусульманин, — говорит Саад, — но иногда я играю в рулетку. И еще иногда в видеопокер. Порой люблю пропустить бокал вина. Я не так часто совершаю молитвы, как следовало бы. Так что мусульманин из меня не самый лучший, это да. Вы сказали, ваш отец тоже мусульманин?

— Верно.

— Как Малькольм Икс?

— Да, типа того.

— Или Мохаммед Али? Карим Абдул-Джабар?

— Скорее, как Ахмад Джамал.

— Ахмад Джамал! Да! Очень хорошо. Или Тупак Шакур?

— Нет, — смеется Кёртис. — Только не Тупак Шакур. Не думаю, что Тупак был мусульманином. Его мама, возможно, была.

— Вы любите джаз? — Саад тянется к радио и прибавляет громкость. — Кул-джаз? Бибоп?

— Люблю. Мой отец играет джаз. На контрабасе.

Прежде чем вновь подать голос, Саад отбивает пальцами на потертом руле несколько тактов вместе с Филли Джо Джонсом.

— Я работал в ту ночь, когда застрелили Тупака Шакура, — говорит он. — Я был всего в миле от того места.

— Надо же!

— Выстрелов я не слышал. Но видел, как промчались копы. И «скорая помощь». Позднее видел черную машину, всю в дырках от пуль. То была жуткая ночь.

Кёртис не отвечает. Он смотрит в окно, но толком ничего не видит, погружаясь в воспоминания. Тренировка на школьном стадионе в Данбаре. Запах смятой ногами свежей травы. И вдруг — звуки сирен отовсюду. Полицейские машины несутся в сторону Адамс-Моргана. В небе кружат вертолеты. На крыльцо школы выбегает помощник директора и машет рукой тренеру Бэннеру. Больше двадцати лет прошло. Если точно: двадцать два года будет в этом месяце.

— Многие приезжают в этот город, чтобы умереть, — говорит Саад.

— Возможно. Но к Тупаку это относится вряд ли. Скорее всего, он просто приехал сюда посмотреть бой Тайсона.

— Может, и так. Кто знает?

Снова щелчки поворотника: они выезжают на бульвар Лейк-Мид, потом сворачивают направо, в сторону базы Неллис и Санрайз-Мэнора. Вдали маячат белые шпили мормонского храма, над которыми нависает Французова гора.

— Ваш отец, наверно, очень умный человек, — говорит Саад. — Или даже по-настоящему мудрый, если он размышляет о таких вещах. В этом городе все создано азартными играми. Вы согласны? Игра построила здания и дороги. Игра оплачивает труд людей. В том числе мой. Ну и все такое. А где есть игра, там всегда есть и смерть. Я понятно выражаюсь?