История сахара. Сладкая и горькая - Питер Макиннис

Испания и Португалия были первыми странами, начавшими серьезное исследование новых земель за пределами Европы, и первыми, всерьез заявившими на них свои права. После 1493 г. их претензии подкрепились Тордесильясским договором, а Португалия безотлагательно объявила Африку своей собственностью, хотя другие европейские страны были от этого не в восторге. Этим договором папа Александр VI утвердил меридиан, проходящий от полюса до полюса через самую западную точку островов Зеленого Мыса, т.е. примерно 50 градусов к западу от Гринвича. Эта линия разделяла все вновь найденные земли где бы то ни было в мире между Португалией или Испанией, за которыми признавалось вечное владение.

В 1529 г. Сарагосский договор добавил еще одну линию, примерно 145-й меридиан восточной долготы, завершившую разделение планеты на испанское и португальское полушария, и отдал Филиппины Испании. Впрочем, к концу XVI в. в мире уже было много протестантов, которых мало заботили правила, установленные папой, и даже королева Мария не смогла заставить свой Тайный совет признать этот договор. Преданность стране и прибыли взяла верх над верой.

Единственным случаем, когда британцы, французы или голландцы признавали договор, был их спор о том, имеют или не имеют силу европейские мирные соглашения за разделительной линией. Иначе говоря, когда это было им выгодно, линия признавалась, но в любое другое время она словно испарялась, и «за линией не было мира».

Так, во времена королевы Марии Тайный совет строго запретил экспедиции в Африку. Заявив это, он полностью выполнил свой долг, но английские корабли по-прежнему продолжали свои плавания. Англичане знали, что даже католики-французы не обращают внимания на договор. Не далее как в 1523 г. французский капитан Жан Флорентийский атаковал испанский корабль, перевозивший сокровища, чем вызвал возмущение испанского короля Карла I, на протесты которого французский король Франциск II ответил: «Покажите мне завет нашего отца Адама, что отдавал бы все эти земли Вашему Величеству».

Если не было никакой проблемы в том, чтобы сыграть шутку с донами при правлении католической королевы Марии, то при королеве-протестантке Елизавете на троне это уже твердо, хоть и не гласно, поощрялось. Ее Тайный совет также запрещал морякам ходить в чужие земли, но каждый раз закрывал глаза на их плавания. И хотя испанские и португальские шпионы об этом знали, они ничего не могли поделать. Как и с тем фактом, что французские кальвинисты имели колонию Форт-Колиньи на территории современной Бразилии, или с тем, что португальцы и голландцы дрались из-за островов Пряностей и других территорий, не говоря уже о том, что голландцы, англичане и даже датчане — все были готовы отхватить кусок испано-португальского пирога, и все эти страны в конце концов получили свою долю сахара.

В 1598 г. Лондон посетил немецкий юрист Пауль Гентц­нер. О своем визите он рассказывает:

Впрочем, сахар имел губительные последствия, как считал Гентцнер, описывая английскую самодержицу Елизавету I:

Многие из придворных, которых он встретил, наверняка разбогатели на высоких ценах на сахар. Сахар стал более доступным, но выросли и потребности в сладком, так что было обычным делом для придворных зарабатывать на торговле, хотя делали вид, что презирают купцов. Они отправляли корабли в Средиземное море за сахаром, на Мадейру за сладкими винами и сахаром, а также покупали сахар высокого качества в Амстердаме. К тому времени, когда Шекспир в 1609 г. задал задачку с сахаром пастуха, все уже знали, что такое сахар, даже если еще и не пробовали его. Вскоре и это должно было измениться.

Забавно, что большинство изданий путевых записок Гентцнера проиллюстрированы рисунком, изображающим королеву Елизавету, работы некоего синьора Цуккаро (Signor Zuccharo). Учитывая его имя, нельзя не упомянуть, что синьор Цуккаро поступил мило и мудро, не показав зубов королевы.

Сэр Джон Хоукинс, которого часто называют первым английским работорговцем, был родом из Девона, как и его родственник Фрэнсис Дрейк. Хотя он и в самом деле продал несколько рабов, снятых с португальских кораблей, в его оправдание надо сказать, что это не было его обычным занятием и что сам он рабов не захватывал, но они были ему нужны, чтобы наладить торговлю с испанцами. Все это правда. Но более веское (и более честное) оправдание в том, что священники и прелаты, правители и лорды не видели ничего предосудительного в захвате и продаже рабов. Почему же он должен был отказаться от перспективы обогащения?

В любом случае то была эпоха морских волков, и в море был всего один закон: если ты видел корабль, который мог захватить, то ты так и делал, если же другой корабль мог захватить тебя, ты бежал. Это был мир, где волки пожирали волков, и Хоукинс прекрасно это понимал, как и все девонширцы.

Томас Уиндхэм был отъявленным морским волком. Он плавал с отцом Хоукинса, а позже снаряжал свои экспедиции. В 1552 г. «Лев», на котором командовал Уиндхэм, был вынужден пристать к одному из Канарских островов, где-то между Фуэртевентура и Лансароте, чтобы залатать течь ниже ватерлинии. Его команда перенесла 70 ящиков сахара на берег, чтобы облегчить корабль. Эти ящики увидели местные жители. Они опознали в них груз с корабля, который недавно вышел из порта, после чего Уиндхэм был обвинен в пиратстве.

Вопрос легко разрешился, когда люди Уиндхэма взяли в плен губернатора, «очень пожилого джентльмена семидесяти лет», как его описывают, и создав таким образом выгодные условия для переговоров, спокойно покинули порт. Уиндхэм умер через год по пути домой после плавания на другом корабле к африканскому побережью в поисках золота и перца, но он успел подать пример другим. С донами можно вести переговоры, сказал девонширец, но сначала их надо посадить на бочку с порохом, если вы хотите заключить выгодную сделку. Такова была торговля в те времена, и если Уиндхэм действительно силой захватил те ящики с сахаром, что ж, это тоже было обычным делом.