Жена странного человека - Александр Вин

– Всегда смотри на наши башенки. И на солнце. Обязательно.

– Хорошо. Что ты хочешь сегодня на ужин?

И они пошли по берегу, оставляя на ласковом мокром песке свои следы: лёгкие и глубокие.

Несколько следующих дней крохотные рыбки радостно прыгали в прозрачных лужицах между прибрежных камней, наполнявшихся ровно шумящими волнами; торопливые жёлтые крабы и ящерицы убегали в траву после прикосновения её рук.

Просперо радовался своим изобильным уловам. Смотрел на Форману восхищёнными глазами, трогал густые волосы, прижимался губами к тонкому краешку крохотного женского уха.

…Океан тяжело гудел, задыхаясь от мрачного зноя.

Всю ночь в небе вспыхивали молчаливые молнии. Деревья лишь изредка скрежетали жестко-сухими листьями. Формана так и не могла уснуть, долго ходила в ожидании по самой кромке приторно тёплой воды.

А утром, бессильно касаясь израненными бортами презрительности чёрных скал, в берег ткнулась форштевнем его маленькая лодка.

Паруса были порваны, дощатая палуба проломлена страшным ударом, добротный прежде такелаж болтался вдоль расщеплённой мачты ненужно и неправильно.

Опущенное с левого борта в голубую прозрачную воду шевелилось лишь одно беспомощное весло.

Он шагнул на песок навстречу Формане. И упал.

– Прости…

В этот раз его обманули.

Когда ранним утром Просперо привычно вышел своим тайным фарватером из переплетения прибрежных скал, осмотрел пустой горизонт и направился в открытое море, из-за крайнего чёрного утеса к его тихоходной лодке на всех парусах бросился королевский сторожевой корабль.

Ярость и боль проигранной битвы были мгновенны, но унеслись прочь, едва лишь он прошептал знакомое имя. Молодой рыбак умел принимать быстрые и нужные решения, он знал, как заставить ненавистных ему людей поверить в обман.

На сторожевике изумились опасным маневрам, которые совершала маленькая лодчонка, уходя от погони в надежде вернуться в своё укрытие.

Всё ближе и ближе Просперо подходил к страшно шумящим скалам. Он знал об этом гибельном пути, но был также уверен, что за ним следят десятки глаз королевских сторожевых псов, посланных убить его и Форману, именно поэтому и продолжал держать паруса тугими.

Пена и брызги кипящей, как в котле, воды раз за разом, всё чаще и чаще, скрывали Просперо от преследователей. Наконец тонкая мачта в последний раз перечеркнула синеву неба и его лодка перевернулась…

Сигнальная пушка выстрелила, королевский сторожевик сообщил остальной эскадре, крейсировавшей за дальними мысами, о гибели так долго скрывавшихся заговорщиков и ушёл, уверенный в ненужности освобожденного пути.

Просперо умирал.

Ни нежные руки Форманы, ни крик, от которого на мгновение застыл весь оставшийся на их острове ветер, ни горячая влага горьких слез, ни сила и дрожь любящего сердца не могли защитить его от смерти.

Просперо очень слабо, странно, как никогда не делал этого раньше, улыбнулся навстречу Формане.

– Помни о…

И умер.

Иногда люди вздрагивают от тишины.

Она очнулась от шёпота волн, вспомнила прошлое, стала резка в мыслях и стремительна движениями.

Да и как по-другому могла теперь вести себя Формана – виконтесса, дочь мятежного адмирала королевского флота, давним дождливым утром казнённого на глазах у жены и детей.

Отец успел научить её не только справедливости и уважению к людям, он громко хохотал, уступая девчонке, своей любимой дочке, когда та ещё с детских лет упрямилась, что станет самым лучшим моряком и требовала от него наставников, сведущих не столько в бальных танцах и в этикете, сколько – в навигации, судоходстве и в других штурманских делах.

Совсем скоро океан успокоился, виновато улыбаясь солнечными бликами по всему простору своей ровной воды.

Их тайный остров продолжал бы ещё очень долго оставаться для неё изобильным и ласковым, но уже к концу дня Формана столкнула израненную лодку с мелкого песка на глубину.

Просперо лежал на сломанных досках палубы молчаливый, с закрытыми глазами, заботливо обернутый ею в остатки одного из парусов.

Формана знала, что теперь она сумеет справиться и с вёслами, и с другими, небольшими, парусами. Но вот только чёрные скалы…

Уверенно направив лодку к выходу в океан, она вскоре беспомощно зарыдала, несколько раз подряд пытаясь вырвать судёнышко из пены беспощадных водоворотов, возникавших на её пути к свободе.

Она не знала правильного пути.

Сверкающий океан был далёк, а знакомый берег так близок…

Волосы её поседели и загрубели от постоянных солёных брызг, губы дрожали от обиды и бессилия, обеими руками она сжимала на груди мокрую косынку, бездумно шагая за своей тенью по вечернему песку.

Башенки.

Две светлые башенки, сложенные ими когда-то из тёплых камней.

Она горько и громко зарыдала.

Внезапный луч низкого солнца ударил Форману по лицу, одновременно лёг на вершины обеих башенок и прочертил оранжевую закатную дорожку, которая мгновенно прокатилась к двум очень дальним и тёмным скалам.

И тот тонкий каменный отросток, и могучая плотная скала согласно рассказывали, как пропустят её в океан, сохраняя между собой нужное пространство ровной и безопасной воды.

Тёплые камни башенок Просперо, словно маяки, показывали ей путь к жизни.

– Помни…

Поезд ещё молчал под сводами вокзала, когда пожилой господин осторожно, оберегая от царапин свои новые и одинаково большие чемоданы, открыл дверь. Вытирая платком лоб, поморщился, обнаружив, что не первым вошел в купе, и уверенно представился:

– Профессор Франс. Надеюсь, вы тоже едете до самого Тарлингтона? Не все?

На перроне некоторое время продолжалась известная большинству отъезжающих суета, блестели нагрудными жетонами солидные носильщики, вприпрыжку бегали вдоль состава мальчишки-лоточники с папиросами и прессой, грандиозно шагал под фонарем угрюмый усатый полицейский. По вагонному коридору уже не раз простучали различные дамские каблучки, даже звякнули дважды на входных ступеньках серебряные кавалерийские шпоры.

В назначенные минуты отправления вагон дернулся назад, остановился, что-то вдалеке зашипело. Затем всё медленно поплыло в нужную сторону, поезд начал вытягиваться из-под крыши в скучную мглу осеннего вечера, лица провожающих светло выделялись на фоне дальних и мутных вокзальных окон. Застучали железнодорожные стрелки, серый город, его чёрные привокзальные здания стали оставаться позади.

Люди, сидящее в купе, к этому времени уже успели познакомиться.