Музыка ночи - Рут Уинд

Когда он зашел на кухню, тетя Лэни выскочила из другой комнаты. Это была маленькая, худая старушка с седыми волосами. Она сжимала длинные руки поверх голубого ситцевого фартучка.

— Я как раз собиралась задействовать тебя, милый, — сказала она. — Моей кошке надо к ветеринару.

— Моей кошке, ты хочешь сказать.

Пайкет принадлежала жене Блю и была старой уже тогда, когда они поженились. Теперь она дотянула до семнадцати лет и стала тощей, как проволока, и такой же старой в пересчете на человеческие годы, как и его тетушка — бабушкина сестра. Обе нуждались в особой диете и в визитах "скорой помощи", и обе в сто крат дороже платили за его заботу. Он не мог себе представить, как проживет без кого-то из них, хотя все говорило о том, что скоро ему придется с кем-то расстаться. А может, и нет. Он думает так на протяжении десяти лет, и никто из них пока не собирается оставлять его.

Пайкет, с общей для всех больных кошек грустью, прикорнула под кофейным столиком.

— Эй, дорогуша, — сказал Блю и схватил ее за шкирку, пока она не успела сбежать. Ее ушки были горячие, а складка кожи, когда он ее сжал, не расправилась. — Да, тебе снова придется отправиться к доктору.

Лэни уже вытащила переносной домик и постелила в нем полотенце, пахнущее Блю. У Пайкет было заболевание почек уже два года, и время от времени ей приходилось проводить ночь у ветеринара под капельницей.

Блю усадил ее в домик, и Пай уставилась на него сквозь прутья, но, казалось, смирилась со своей долей.

— Ты уже звонила туда? — спросил Блю тетю.

— Нет, но позвоню немедленно. Если ты не поедешь, то они скоро уйдут.

Он поцеловал тетю в седую макушку.

— Спасибо, Лэни. Иди смотри свои мыльные оперы. Я сам позабочусь об ужине.

— В холодильнике есть салат. Обязательно поешь и не проводи весь вечер за бутылкой.

— Хорошо, мэм.

Через два часа, оставив Пайкет у ветеринара под капельницей, рассерженную, но не взбешенную, Блю наконец добрался до душа. Он смыл с себя всю грязь, надел джинсы и пошел на кухню посмотреть, что оставила ему Лэни. Вынул из холодильника салат, решил, что не голоден, и вместо этого налил себе выпить — бурбон со льдом. Из комнаты Лэни, из полуподвала, доносились звуки телевизора, и Блю с минуту виновато смотрел на виски. Потом добавил в стакан еще глоток. Бывают дни, когда выпить необходимо, и сегодня как раз один из таких дней.

Повернувшись, чтобы убрать лед в морозилку, он боковым зрением уловил какое-то движение и остановился, вглядываясь в кухонное окно. Оно выходило на гостевой домик, оранжереи и открытый склон между ними, где в самом низу он и заметил движение. Это была Элли со своей собакой.

С этого расстояния он не мог разглядеть деталей и выражения ее лица, но игра была старой как мир. Элли подпрыгивала, наклонялась, боролась с собакой, поворачивалась, бежала и останавливалась. Эйприл скакала и носилась за ней. Блю потирал грудь, наблюдая за ними и отпивая бурбон. В сгущавшихся сумерках красная рубашка девушки казалась ярким пятном, ее волосы — кляксой, а собака — черно-белым клубком.

Потом они обе устали, а Блю все стоял, босой, и отхлебывал виски. Эйприл растянулась на небольшой полянке перед крыльцом, и девушка упала рядом с ней. Они еще немного повозились, Элли взъерошивала шерсть собаки, а затем положила голову на ее черно-белый живот. Она обняла псину за шею и рассеянно гладила ее, лежа на траве. Они долго-долго лежали так. И только когда обе поднялись и вошли в дом, он отправился в комнату, захватив с собой новую порцию виски и пакетик чипсов.

Блю автоматически включил телевизор и упал в свое любимое кресло, старое и огромное, которое было постоянной принадлежностью комнаты с тех пор, как он себя помнил. Это было кресло отца. В мигающем голубом свете телевизора он задремал, а потом и крепко заснул. И как это часто случалось, когда он не оглушал себя выпивкой, ему приснился сон. Длинный, тускло освещенный коридор с закрытыми дверями по обе стороны. Блю ощутил давящее, горькое чувство потери, когда посмотрел на эти двери. Если бы он только знал, какую из них открыть. Он открыл одну, и там был его брат.

— Эй, забияка, — сказал Джек, и "ежик" на его голове засверкал в лучах солнца. — Блю со вздохом облегчения опустился в кресло у окна.

— А я думал, что ты мертв.

А потом он увидел, что его брат на самом деле был мертвым.

Он подскочил и проснулся, рассыпав чипсы по всему полу. Долго панически моргал, а слишком яркая, живая картинка сна не исчезла. Боже, как он ненавидел этот сон! За каждой дверью одно и то же: его мать, его жена. Он провел ладонью по лицу. По крайней мере спящий мозг не показывал ему отца.

Сквозь открытые стеклянные двери донеслась музыка, которая вместе с ветерком прилетела со стороны реки. Не останавливаясь ни на секунду, Блю встал и пошел на звук, как лунатик, все время понимая, что его притягивает безмятежность, с которой Элли играла с собакой. Он пошел босиком по лугу, привлекаемый печальным женским голосом, который пел блюзы. Временами эта музыка была единственным его утешением.

В открытую дверь домика он увидел Элли, раскачивавшуюся в танце. Она стояла посреди комнаты с листком бумаги в руке, как будто поднялась, чтобы сделать что-то, и оказалась захваченной музыкой. Она как будто стала частью ее. Ее плечи, голова и руки двигались нежно, легко, словно скользя по течению темных нот. Блю стоял на глинистой земле и наблюдал за ней, опустив руки, не в состоянии ни войти в дом, ни уйти вообще, зачарованный музыкой и беззаботной душой женщины, которую он, не должен был желать, но почему-то желал.

В голове Элли проносились самые разные образы. Она стояла посреди комнаты и раскачивалась под музыку, позволяя духу Мейбл поселиться в ее теле. Она была уже не самой собой, а шестнадцатилетней негритянкой, которая танцевала в музыкальном клубе. Платье из искусственного шелка скользило по ее голым ногам. Она пыталась услышать смех Мейбл, ощутить его заразительный огонь но даже в музыке и танце он не материализовался. Со вздохом она опустила плечи и, открыв глаза, снова стала Элли.

Эйприл сидела у кухонного стола, подняв голову и навострив уши, а ее хвост счастливо колотился по полу. Элли повернулась. Сквозь потемневшие от времени жалюзи на дверях она увидела Блю. Он стоял во дворе, расстегнутая рубашка отброшена назад, ноги босые. Лампа освещала одну его щеку. Его потерянная, безыскусная красота поразила ее. Он просто стоял там. Элли очень медленно подошла к двери и осторожно открыла ее приглашающим жестом. Она ничего не сказала, только ждала, пока он сделал шаг, потом другой, остановившись у ступенек. Она поощрительно кивнула.

На стерео зазвучала песня Сонни и Брауни "Уплывай", обольстительномедленная, словно подернутая дымкой, и полная обещаний, которые не могут быть выполнены. Блю посмотрел перед собой и, казалось, проснулся, понял, где он находится. Он опустил глаза, снова взглянул на Элли.

— Я услышал музыку, — хрипло проговорил он.