Кабак - Олег Якубов

В первый же день работы Сан Саныч поразил всех. Случился небольшой, но очень ответственный банкет. Нас предупредили, что надо постараться и сделать все возможное во избежание недовольства именитых гостей, еще лучше — невозможное. Сан Саныч выслушал пожелание и сказал, что ему надо сходить в магазин. Взяв под отчет деньги, вернулся через полчаса и принес… три буханки обычного хлеба. Скрупулезно, до единой копейки, вернул сдачу. Попросил его не отвлекать. Вооружившись ножом и обычной столовой ложкой, долго стоял в задумчивости, потом принялся за дело. В итоге вынес в зал изготовленную из хлеба фигурку медведя. В вытянутых вперед лапах разместил по икорнице с красной и черной икрой. Поставил это произведение поварского искусства на стол. Достал телефон и сфотографировал собственное произведение, пояснив, что сделал такое чудо впервые, экспромтом, и хочет сохранить в памяти. Мы были поражены. Гости — в восторге. Сан Саныч с достоинством выслушивал комплименты.

Не проработав и месяца, попросил расчет. Честно сообщил, что начинается запой, длиться будет недели три. Потом, возможно, вернется. Выразил нам свою благодарность. Месяца через два заглянул. Сказал, что готов на компромиссный вариант: если понадобится нам для проведения ответственных банкетов, может выполнить любой сложности заказ. Разумеется, за соответствующую оплату. Пару раз мы его действительно приглашали. Потом он перестал отвечать на телефонные звонки.

Для себя я твердо решил: если еще раз явится к нам устраиваться на работу повар по имени Сан Саныч, отказывать решительно и сразу.

* * *

Раз в месяц, в ночь на каждое первое число, директор, кладовщик, повара снимают остатки. Считают продукты, алкоголь, что-то еще, что для меня до сих пор тайна за семью печатями.

После очередного снятия остатков застал Наталью Николаевну в чрезвычайном унынии. Сначала у нас оказалось десять тонн (!) излишков огурцов. Ошибку нашли довольно легко — Снежана не в том месте поставила в компьютере запятую. Остальные итоги были куда плачевнее этой курьезной ошибки. Не хватало изрядного количества сыра, сливочного масла и «слабосоленой семужки», как ласково было обозначено это блюдо в меню. Кроме того невесть куда исчезло такое количество хлеба, которым можно было накормить население небольшого микрорайона. К вечеру, после нескольких задушевных бесед, мне нашептали: Валька гуляет. Валька была нашей новой поварихой. Во время отпуска Наташи она временно замещала шефповара.

Маленькая, сухонькая, неопределенного возраста — ей можно было дать от тридцати до шестидесяти, она была очень проворной. Попросила ввести в меню два новых блюда — царскую уху и уже означенную слабосоленую семужку. И то и другое готовила действительно превосходно. К нам, например, приходил теперь постоянно живущий рядом мужчина, который заказывал исключительно только эти два блюда, причем повторяя их многократно. К семужке он непременно просил подать белое охлажденное вино, под уху требовал ледяной водочки.

…Начав работать, новая повариха первым делом отправилась знакомиться с сотрудниками. Протягивала свою сухонькую ладошку и повторяла всем — и молодым, и тем, кто постарше: «Валька». Так ее и стали называть все, кроме директора. По утрам, приходя в ресторан, Валька являлась в ее кабинет, открывала сумочку и показывала бутылку водки, приобретенную в магазине. «Покупаю на свои, из заведения — ни-ни», — поясняла она.

— Валентина, а без этого никак нельзя? — интересовалась интеллигентная Наталья Николаевна.

— Без этого, Николавна, нельзя никак, — сурово отвечала повар. — Попробуй без этого постой весь день у плиты, — и, считая дискуссию законченной, отправлялась на кухню.

Позвали Вальку, спросили, куда девается масло, сыр, семга, хлеб.

— Ну, не ворую же я продукты и не ем сама, — высокомерно заявила она.

— Так куда же они исчезают?

И тут Валька расплакалась. Вытирая кулачками глаза, она сквозь непритворные слезы, сморкание и всхлипывания, воскликнула:

— Да мне, едрена матрена, детишек жалко. Не могу смотреть, как детишки голодают!

Мы были ошеломлены этим признанием. Мое богатое воображение рисовало собравшуюся у служебного входа толпу голодных оборванных детей, которых Валька кормит с рук. Но все оказалось проще, прозаичнее и уж совсем не так трогательно.

Два раза в день мы кормили наших сотрудников горячими обедами и ужинами, простыми, но сытными, не без основания полагая, что в ресторане голодным никто не останется. Ситуация в эпизоде, блестяще сыгранном Людмилой Гурченко в фильме «Вокзал для двоих», и в нашем ресторане работала безотказно. Брезгливо пренебрегая объедками («мы ж не свиньи»), официанты считали, что несъеденное, а если повезет, то и невыпитое, является их законной добычей. Разнообразя свое меню, официанты из зала европейской кухни предпочитали японские блюда, «японцы», наоборот, отдавали предпочтение «европейке».

Как выяснилось, Валькино сердце разрывалось на части, глядя, как «дети» (они же все мне как дети! — восклицала она) жрут эти макароны, гречку, сосиски, куриные окорочка. Вот она их и подкармливала. От души. Да еще и после смены каждого снабжала заботливо завернутым свертком с бутербродами. Вот такая мать-кормилица. За чужой, понятно, счет. Ну, а раз чужой, значит, не в счет.

* * *

…В 1948 году, когда был создан Израиль, первый премьер-министр нового государства Бен Гурион выступал в ООН. Рассказав о политических, экономических и прочих глобальных целях своей страны, этот небольшого роста, с несоразмерно огромной лысой головой человек, неожиданно поразил всех присутствующих. Он заявил, что мечтает, как в его стране будут воры и проститутки, казнокрады, мошенники, ну и прочая нечисть. Свою мысль Бен Гурион пояснил тем, что криминал присущ и даже неизбежен для любого развитого государства. Надо, конечно, с этим, бороться, но деваться от этого некуда. И уж коли Израиль теперь стал суверенным государством, то и там все должно быть как у всех.

Если экстраполировать мысль Бен Гуриона на наш ресторан, то мы достигли такого уровня развития, когда у нас все было, как в любом развитом государстве. Читай вышеперечисленное израильским премьером.

У Довлатова в «Зоне» есть ссылка на Набокова: «Случайность — логика фортуны». Набокова я читал давно, высказывания этого либо не помню, либо пропустил по юношескому недомыслию. Но Довлатову верю, даже если он эту фразу придумал сам. Тем более что в ее фатальной справедливости мне и самому приходилось не раз убеждаться.

Во время очередного приезда в Москву я маялся от безделья. Славик хворал, меня к нему ревнивая теща не подпустила. Ольга была где-то в Крыму, на съемках нового фильма. Сделав пару телефонных звонков, договорился с одним знакомым оператором «Мосфильма» о встрече в ресторане Дома кино. Не успели мы занять свободный столик, послышался задорный голос:

— Игореха, сколько лет, сколько зим! Шагай к нам.

В шумной компании гулял мой давний сокурсник, который после двух семестров в нашем училище сбежал во ВГИК, закончил режиссерский факультет, и его фамилия теперь то и дело мелькала в титрах. Мы в те годы встречались довольно часто, он даже был моим свидетелем в ЗАГСе на регистрации с Ольгой.