Кабак - Олег Якубов

— Игорь Аркадьевич, Наталья Николаевна. С Овиком работать невозможно. Он — мангальщик. Его дело угли разжигать, мясо жарить. Так почему вечно лезет в наши дела? Сует нос в каждую кастрюлю. Учит нас, как надо борщ варить, как салат готовить. Обзывает дурами и другими словами. Муж меня два раз бил. Но никогда не ругается матом. Мы не потерпим. Наше условие. Или уходит Овик, или уходим мы все. Работать с ним с этого момента не будем.

Они во все глаза смотрели на меня, нужно было принимать решение. Я высказался следующим образом:

— Нет, так дело не пойдет. Наташа, ты взрослый человек, опытный повар и прекрасно понимаешь, что посреди рабочей смены никто не имеет права оставлять рабочее место и делать такие заявления. Я ценю тебя как повара, выслушал твое мнение. А теперь хочу разобраться, в том числе и Овика послушать. Это будет справедливо. Сейчас вы все пойдете работать. Вечером встречаемся снова. Я объявлю свое решение. Так будет справедливо?

— Так будет справедливо, — признала Наташа и повела свою команду к кастрюлям и сковородкам.

Овик чувствовал себя в ресторане незаменимым и давал почувствовать это всем окружающим. Он по-прежнему ходил в своем длиннополом светлом клетчатом пиджаке, только становясь к мангалу, снисходил до поварской куртки, да и то не всегда. Преображался, лишь когда чувствовал, что пришел «настоящий» гость. Таких людей он определял на подсознательном уровне, но никогда не ошибался. Для этих случаев у него была припасена белая куртка и высоченный поварской колпак. Приготовив шашлык, стейк или рыбу, он величавым жестом отстранял официанта, сам выходил в зал и подносил шедевр кулинарного искусства. При своем чуть ли не карликовом росте выглядел в такие минуты едва ли не величаво. За редким исключением, гости его благодарили тут же. Еще даже не распробовав блюдо, лезли в карман, извлекали купюры. Были неизменно щедры. Без тени улыбки Овик принимал деньги с достоинством, удаляясь, произносил:

— Приходите еще, для вас всегда буду готовить лично.

Во всех иных случаях мангальщик, видимо, не считал нужным стараться: то недожарит, то пересолит. На замечания отвечал небрежно и односложно: «А, пускай».

Вызвав его в директорский «кабинет» — малюсенькое помещение, где с трудом умещались стол, компьютер и телефон, мы стали выяснять причину конфликта. Овик возбудился чрезвычайно, стал размахивать руками, помогая жестикуляцией своей гневной речи. По его глубокому убеждению выходило, что на кухне у нас работают исключительно безрукие бл…ди, которые готовить не умеют вовсе. И если бы не он, Овик, то наш ресторан уже давно бы пришлось закрыть. Поэтому он делает им замечания и вообще учит, как надо готовить. Резюмируя свою гневную тираду, высказал предложение: всех поваров уволить сегодня же. На кухне останется он один, все будет готовить собственноручно, ну, может быть, приведет помощника, есть на примете «хаареший малчик». Понятное дело, что зарплату всех изгнанных поваров следовало также передать Овику. Закончил своей излюбленной фразой по поводу того, что, коли мы примем его предложение, то нас в скором будущем ожидает несметное богатство, так как толпы желающих будут осаждать «Ручеек у камина», ну и так далее.

Стоит ли говорить, что вечером мы остались без мангальщика?

* * *

Свято место пусто не бывает. По рекомендации знакомых, пришел Паша, молодой стройный человек с живыми и смышлеными черными глазами. Одет в костюм-тройку, строгий однотонный галстук повязан изящным узлом. На повара походил как балерина на сантехника. Свое имя произносил с ударением на последнем слоге, но Пашой его никто не называл, и новичок удовольствовался обращением «Пашка». На мой вопрос, умеет ли он обращаться с мангалом, мариновать мясо, готовить на углях рыбу и птицу, Паша лишь кивнул головой, давая понять, что тема исчерпана. Выбора у меня не было. На следующий день Пашка явился на работу пораньше, в неизменном костюме-тройке и белой сорочке, с безукоризненно вывязанном галстуком. Позвал кого-то из официантов. Под его чутким руководством они кое-как разожгли угли в мангале. Новичок рук не марал. Первые два гостя, заказавшие шашлык, ушли, не дождавшись заказа. Приготовленное новичком блюдо досталось другим, пришедшим значительно позже. Они тоже ушли, гневно заявив, что таким мясом не кормят даже собак.

Паша явился пред мои очи с повинной. Объяснил, что приехал из Ташкента и ему очень нужна работа. Дома жарил шашлык для друзей, думал, что и здесь справится. Поспешно заявил, что он много лет работал официантом, метрдотелем, даже обслуживал правительственные банкеты и зарубежные делегации. И если мы его оставим, то обязуется найти мангальщика в ближайшие деньдва. Слово он сдержал, вздохнув с облегчением, занялся привычным делом — стал официантом, потом администратором зала, лучше него гостей никто обслужить не мог. При этом работал без устали, всегда с неизменной улыбкой. Постоянные гости требовали, чтобы их обслуживал только Паша, теперь уже незаменимый в нашем ресторане Паша.

* * *

Кое-как разобравшись с кухней и оставив ее снова на попечение Натальи Николаевны, я увлекся обустройством залов. Их у нас было три — европейский, японский и так называемая стекляшка, недавно построенная веранда с огромными окнами. Своего домашнего гнездышка мне вить не довелось, всю нерастраченную энергию с мощью и неизбежностью лавины обрушил на собственное заведение. Надо признать, что в очереди, где раздавали художественные способности, я был последним. Еще в школьные годы скрупулезно подписывал свои рисунки: «дом», «лошадь», «машина», дабы окружающим легче было разобраться в этих невнятных каракулях. Моим главным консультантом по изменению и совершенствованию ресторанного интерьера стал друг детства Вова Зимин.

Когда-то мы вместе ходили в один детский сад, потом учились в одной школе. Нас сдружила общая страсть к книгам, хотя Вова читал значительно больше. Я вообще в своей жизни не встречал человека более начитанного, чем он. Ему прочили блестящее будущее, но он слишком долго искал себя, постоянно отвлекался на всякие пустяки — обожал веселые дружеские пирушки, бильярд, карты. К тому же в молодости много времени занимали барышни. Высокий, с яркой внешностью и обходительными манерами ловеласа, он пользовался у большинства представительниц прекрасного пола неизменным успехом. Был полигамен, худеньких, стройных и юных сменяли полные дамы среднего возраста. Вовина мама, Людмила Петровна, обожавшая сына до беспамятства, его увлечение, по-моему, даже поощряла. Во всяком случае, именно по ее инициативе в Вовиной комнате, вызванный из ЖЭКа слесарь, установил задвижку с внутренней стороны. Строгому мужу Людмила Петровна объяснила так: чтобы мальчик во время свиданий с дамами не нервничал, что ему могут помешать. Потом родители построили Вове кооперативную квартиру. Понабивав изрядно шишек на жизненных ухабах и устав от женского внимания, Вова женился на невзрачной женщине, после чего немедленно залег на продавленном диване. Причем буквально. После долгого и тщательного обдумывания своей дальнейшей жизни заделался антикваром. Надо сказать, в этом непростом деле, требующем особой эрудиции, он преуспел.

Его почитали серьезным экспертом, ценили данные им консультации. Они хорошо оплачивались. Особенно ценились его экспертизы, по-научному — атрибуции, старинных картин и икон. По-прежнему не выпускал из рук книг, кажется, стал читать еще больше. С дивана он теперь поднимался лишь по суровой необходимости, говорил, что завидует на свете только одному живому существу — змее, так как она ходит тоже лежа.