Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий

рывок вперед — такой сильный, что чуть не перелетел через стол. Однако не перелетел — и успешно схватил зубами то, на что нацеливался: ненавистную тетрадь с отвратительными каракулями паскуды, к которой я годами относился как к королеве.

Алла взвизгнула, вскочила, отпрянула — я же спокойно вернулся в исходное положение, выплюнул тетрадь под стол и крепко прижал ее ногой.

В комнату влетел охранник.

— Что такое? Что произошло? Что он сделал? — нервно заговорил он, переводя непонимающий взор с раскрасневшейся Аллы, отбежавшей в дальний угол, на меня, невозмутимо сидевшего на своем месте.

— Позовите, пожалуйста, следователя, — ровным голосом обратился я к охраннику. — Я должен сообщить ему кое-что важное по моему делу. Это срочно! И очень важно! Пожалуйста, позовите.

Охранник недовольно поморщился, но потом посмотрел на Аллу — и его лицо приняло то привычное выражение безграничного почтения, с каким простой люд взирает на киноартистов.

— Прошу вас, товарищ Лавандова! — галантно распахнул он перед ней дверь.

Алла быстрым шагом прошла мимо, не удостоив меня взглядом.

Я думал, она захочет вернуть свой дневник, но об этом она и не заикнулась. Она как будто даже сейчас не сомневается в своей победе. Словно на сто процентов уверена, что охранник следователя не позовет, а если и позовет, то тот не придет.

Однако уже через несколько минут следователь заявился в комнату для свиданий.

— Что у вас опять, Носов? — недовольно молвил он.

— Гражданин следователь, возьмите, пожалуйста, тетрадку, что лежит на полу, — с преувеличенной вежливостью попросил я.

Он нахмурился, но поднял тетрадку — и стал ее перелистывать.

— И что это такое? — брезгливо обратился он ко мне.

— Дневник гражданки Лавандовой, в котором она признается в своих преступлениях, — отвечал я.

— Товарищ Лавандова? — немедленно подал голос следователь. Вошла Алла, и он подал ей тетрадь: — Возьмите, это, кажется, ваше.

— Что вы делаете? — заволновался я. — Говорю вам: это ценная улика! Ее надо приобщить к моему делу, а саму Лавандову арестовать! Вы только прочтите, что там…

— Товарищ следователь, он опять идиотничает, — скорбно произнесла Алла. — Это всего лишь конспекты моих ролей, которые он у меня зачем-то вырвал. Покажите их уже ему, чтобы он успокоился.

Следователь грубо пихнул тетрадку мне под нос — и стал ее перелистывать перед моими глазами:

— Ну что, Носов, опять у вас галлюцинации? Вам мало того, что наш психиатр поверил в вашу болезнь? Или это средство подкрепить сомнения Филиппа Филипповича?.. А вам, товарищ Лавандова, — гораздо мягче обратился он к Алле, — вообще не следовало к нему приходить. Зачем вам это нужно было?

На глазах у Аллы появились слезы, которые она всегда умела вызывать по первому требованию.

— Я просто… хотела все-таки понять… зачем он это сделал… — И, не договорив, она выбежала из комнаты.

Следователь, ничего мне больше не сказав, вышел сразу вслед за ней.

На этот раз в камеру я вернулся не только опустошенным, но и как будто заново переродившимся.

Филипп Филиппович искусным плетением своих психиатрических словес едва не уверил меня в том, что я сумасшедший. Да и немудрено мне было усомниться в своем душевном здоровье ввиду происшедшего со мной за последнее время. Но уж теперь-то я не поддамся ни на чьи уговоры, трюки, комбинации — и что там еще может быть. Теперь я наконец знаю всю правду. И даже «ценой спасения своей жизни», как вечно повторял следователь, не собираюсь называться Носовым. Я бы и вообще никем посторонним никогда не назвался, а уж подобным паршивцем — так тем более.

Когда ко мне вновь пожаловал Филипп Филиппович, я ему так и заявил:

— Доктор, я думаю, пора заканчивать наши игры. Я не Носов — и не могу им быть ни при каком раскладе.

Психиатр удивленно вскинул брови. Он уже привык, каким податливым я был с ним в последние несколько дней, поэтому, видно, не ожидал, что я вдруг дам задний ход.

— Любопытно, — пробормотал он, не сумев скрыть растерянности. — И что же вас… э-э… натолкнуло на такую мысль?

Я махнул рукой:

— Боюсь, вы мне не поверите… Ну да ладно уж: известная вам артистка Лавандова, о которой мы столько говорили, сегодня пришла ко мне на свидание и призналась в своем обмане. В том, что она нарочно дала против меня показания как против Носова, хотя ей прекрасно известно, что я — Уткин… Она действительно приходила ко мне — можете справиться у следователя.

— Да, он уже говорил мне об этом, — неожиданно отозвался Филипп Филиппович. — Вы пытались выкрасть у Лавандовой ее личные записи, оказавшиеся у нее с собой, но я был уверен, что понял, какую цель вы этим преследовали. А теперь вижу, что…

— И какую же? — нервно перебил я. — Какую же цель вы в этом увидели?

— Вы решили, что эти записи — личный дневник актрисы, хотя на самом деле то были ее рабочие конспекты. И вы страстно захотели узнать, содержатся ли в этом предполагаемом дневнике упоминания о вас. Потому и сделали попытку завладеть этими записями.

— Вы забыли произнести: «Носов», — ехидно проговорил я. — «Упоминания о вас, Носове» — это вы имели в виду?

— Вы прекрасно осведомлены о моей позиции в данном вопросе, — важно изрек Филипп Филиппович.

— Так вот, я — Уткин, — отчеканил я. — И никаких сомнений на этот счет вы во мне больше не пробудите, гражданин доктор.

Психиатр заметно расстроился.

— Позвольте, милый мой, — недовольно заговорил он, — мне казалось, вы идете на поправку. Наша терапия проходила успешно — и вдруг ни с того ни с сего… Я никак не думал, что визит артистки Лавандовой сможет как-то повлиять на вас в этом смысле…

— Вы даже не хотите послушать мою версию того, что случилось на нашем свидании?! — стал я злиться.

— Так вы это уже сказали, голубчик, — развел доктор руками. — Алла Лавандова, мол, созналась вам в своем обмане… Но, уверяю вас, ее якобы признание всего лишь плод вашего воображения. Во всяком случае обещаю вам, что мы еще выясним, отчего именно сегодня оно у вас так разыгралось…

— Никаких выяснений больше не будет! — отрезал я. — Если вы продолжите настаивать на том, что я — Носов, я отказываюсь от какого-либо общения с вами.

— Позвольте, так не делается, — уже почти жалобно протянул Филипп Филиппович. — Лечение шло так успешно, я уже и в диссертацию внес подробное описание вашего случая.

— Ах вот оно что! — расхохотался я. — Ну теперь мне все ясно. Все это время вы использовали меня просто как удачно подвернувшийся материал для своей научной работы…