Рождественский мешок - Кевин Алан Милн

У нее были лишь смутные воспоминания о матери и очень ясные о деде, по которому она скучала больше всего на свете.

– Дедушке было все равно, как я выгляжу, – сказала она со вздохом. – Он просто любил меня. Я всегда знала, что он любил меня всякую. Остальные люди не такие.

– Катрина, я сочувствую тебе, что ты потеряла маму и дедушку.

– Спасибо, Молар. В этом году я не позволила никому украсить мою палату, потому что рядом со мной нет дедушки. Он всегда любил делать это вместе со мной, и мне не хочется, чтобы он думал, что я радуюсь Рождеству без него.

– Я Мо, – поправил я ее. – Мои друзья зовут меня Мо.

– Что?

– Мои друзья зовут меня Мо, – повторил я. – А ты сказала Молар.

– Значит, я могу называть тебя так? – робко спросила она, сомневаясь, что кто-то захочет с ней дружить.

– Конечно можешь. А как же иначе? – Мне показалось, что ее губы растянулись в улыбке, хотя сквозь прорезь в бумажном мешке разглядеть что-либо было трудно.

– Мо, – торжественно заявила она, – я вот что решила. Хоть технически я не проиграла гонку на каталках, но я и не выиграла ее. Так что я выполню наши условия и пойду на рождественское представление.

– Правда? – Я чуть не подпрыгнул на табурете, но боль в ребрах сдержала мою прыть.

– Правда, правда. Как ты думаешь, там еще найдется для меня какая-нибудь роль?

– Я уверен, найдется. А если нет, тогда мы просто заставим Мадху замолвить за тебя авторитетное словечко перед сиделкой Уимбл.

Когда мы вошли в просторный зал, где шла репетиция, первым делом я услышал моего брата. Он стоял на краю импровизированной сцены и кричал текст в корндог[2] в качестве микрофона.

– «Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна!»

Сиделка Уимбл восседала на стуле прямо перед сценой и громко и быстро, насколько позволял ее тягучий южный выговор, давала указания.

– Окэ-эй, Мари-ия и Ио-осиф. А хочу-у, чтобы все вы казались уста-алыми, о-очень уста-алыми. Осо-обенно ты, Мари-ия! По-омните все, что это не прогу-улка в па-арке! И игра-айте соотве-етственно.

Красивая девочка по имени Линн, исполнявшая роль Марии, послушно кивнула и обхватила руками подушку, привязанную к ее животу.

– Ослик? Где наш ослик? – проревела сиделка Уимбл.

– Пошли! – сказал я Катрине и схватил ее за рукав здоровой рукой. – Сейчас мы попросим для тебя роль!

Катрина шла так, словно ее ноги прилипали к полу, но мы все-таки дошли до сцены. Многие дети замолкали и таращили на нас глаза. Они сотни раз видели Катрину с ее бумажным мешком, но мне было ясно, что им не очень нравилось ее появление. А еще им было странно видеть меня в общей сутолоке с перевязанной головой и рукой, закованной в гипс. В общем, при виде нас все притихли.

– Здравствуйте, миссис Уимбл, – тихо молвила Катрина, когда сиделка перестала рычать на актеров, которые отвлеклись на нас и не слушали ее указаний. – Я хотела спросить, найдется ли у вас еще одна роль?

– Мне жаль, Катрина, но твоему другу уже сказали, что он не может участвовать в постановке из-за травм. Мы ведь не хотим, чтобы он, в его нынешнем состоянии, упал со сцены.

– Нет, мэм, – вмешался я. – Она просит не за меня. Катрина хочет играть сама.

– О-о, понятно, – сухо отвечала сиделка. – Ну, А боюсь, что свободных ролей просто нет. Можно сказать, что и места на этой сце-ене тоже нет. – Она громко рассмеялась своей игре слов, которая показалась ей блестящей, хоть и резковатой.

Кое-кто из актеров тоже захихикал, другие перешептывались, я услышал, как несколько раз прозвучало имя Катрины вместе со словами «нелепый мешок». Думаю, некоторые из них были рады, что, по словам сиделки Уимбл, на сцене не было места для Катрины.

– Но миссис Уимбл, – запротестовал я, – наверняка можно найти много ролей, которые она могла бы неплохо сыграть!

По глазам Катрины я понял, что она уже оставила надежду и не хотела, чтобы мы настаивали, но я считал это несправедливым и продолжал уговаривать режиссера.

– Она пообещала мне, что будет участвовать в празднике, и если вы не дадите ей роль, она нарушит свое обещание. Вы наверняка можете что-нибудь подыскать для нее!

Сиделка Уимбл презрительно засопела.

– Что ж, ребята, у вас есть какие-нибудь идеи? – спросила она. – Кто-нибудь может предложить роль, которая бы подошла для нашей маленькой Катрины?

Увы, все промолчали. Я обвел взглядом актеров, надеясь, что кто-то из них предложит роль – хоть какую-нибудь – для Катрины, но все молчали. Наконец, когда сиделка Уимбл уже скрестила на груди руки и хотела продолжить репетицию, прозвучал знакомый голос.

– Миссис Уимбл, по-моему, можно добавить пятого волхва к рождественскому представлению. – Мадху проговорил это с озорной улыбкой.

– Ни за что! – взревела сиделка. – Четы-ыре – и то бо-ольше, чем мне бы хоте-елось, мистер Амбу-ури. Но благодарю ва-ас за предложе-ение. Кто-нибудь еще?

Снова молчание.

– Тогда А боюсь, что Катрина не…

– Ангел! – крикнул кто-то со сцены. Это был Аарон, по-прежнему державший перед собой полусъеденный микрофон. – Она может сыграть ангела! Их может быть сколько угодно!

Все стали нерешительно обсуждать предложение моего брата. Какая-то паршивка с каштановыми кудряшками, из хора ангелов, добавила свои два цента – негромко, но так, чтобы все слышали.

– Ангел? – с усмешкой сказала она. – В этом мешке она, по-моему, больше походит на Святого Духа!

Почти все засмеялись. Даже сиделка Уимбл громко загоготала. В глазах Катрины вспыхнуло отчаяние, а все продолжали бесстыдно веселиться. Мне стало неловко за них. Они репетировали постановку об Иисусе Христе, но при этом совершенно не замечали, что сами ведут себя не по-христиански.

Аарон, Мадху и я беспомощно стояли и не знали, что еще сделать, чтобы помочь нашей несчастной подруге справиться с такой унизительной ситуацией. Катрина повернулась и понуро побрела прочь. Я уже хотел было пойти за ней, когда среди общего шума прозвучал еще один голос.

– Я ухожу! – громко крикнула какая-то девочка. Я повернулся к сцене и увидел, как красивая девочка, стоявшая возле яслей-колыбельки, выдернула подушку из-под своей накидки. Это была Линн, исполнительница роли Марии, матери Иисуса. В ее глазах пылал гнев. Я невольно восхитился ею, когда она решительно подошла к сиделке Уимбл.