Никогда_не... - Таня Танич

— Так и будет, — согласно кивает Наташа. — Я сама ни в жизнь не поверила бы, если б не видела, как он в шестьдесят с гаком малого учил верхом ездить, всем этим трюкам с поворотами-переповоротами, сам показывал! Все мечтал из него конника сделать. Но тот другим увлёкся, хотя до сих пор наезжает к деду на лето в посёлок. Хоть этим его пыл унимает, чтобы он нас не доставал.

— Да ну, скажешь тоже! Ни в жизнь не поверю, что Гордей Архипыч способен кого-то просто так доставать.

— Ну, скажем, может и не просто так… Не одобряет он мою жизнь, Полинка… Совсем не одобряет. Не нравится ему, что много раз замуж выхожу и за кого выхожу. Старшенькую вот, Эмельку, вообще за правнучку не признает — видите ли, потому что из басурман. Сколько горя, говорит, они нам принесли, деды-прадеды их гоняли да шаблюками рубили, а я после этого с басурманином породниться должен? Нет, говорит, не признаю, не моя это кровь. Но когда приезжаем к нему — почтенно держится, не обижает, понимает, что дочка за отца не в ответе. Но и не обнимет никогда, ни подарочка не подарит, ничего, — Наташка быстро смахивает набежавшую от обиды слезу.

— А Эмелька кто — татарочка? — аккуратно спрашиваю, чтобы немного прояснить ситуацию. Я снова запуталась в хитросплетениях Наташкиной судьбы. Раньше путалась в ее женихах, а теперь вот и в детях. А мне их надо знать — в субботу Наташка зовёт меня в гости, в квартире вместе с родителями теперь живет она и ее дочери. Надо хотя бы запомнить их по именам, на которые у меня отвратительная память.

— Турчанка, — судорожно и нервно вздыхает, запивая печаль глотком вина, Наташка. — Ох, Полик, какой у меня первый муж был… До сих пор как вспомню — вздрогну. Сперва говорил — люблю, на руках носить буду, а как поженились… Сразу все по-другому стало. Еле ноги от него унесла, из этой Турции.

— Так ты в Турции жила? — не знаю почему, но меня это не слишком удивляет. Приключение вполне в стиле Наташи. Сколько себя помню — ей всегда не хватало в жизни опасности и приключений, и она искала их сама. А если не находила — придумывала.

Вся семья долго не могла забыть случай, когда спустя год после рождения младшего брата, когда мать из-за хлопот с младенцем выпустила ее из внимания, она начала захаживать на пятый этаж к скромному кандидату наук, дяде Эдику. Родным Наташка объяснила, что хочет подтянуть химию, на что дядя Боря смертельно обиделся, ведь он и сам мог бы поучить дочь. Тамара Гордеевна, как всегда, встала на сторону девочек, резонно заметив, что у дяди Бори учёной степени нет, а у Эдуарда Игнатовича есть. Пусть Наташенька обучается у самых важных людей, по деньгам сколько надо — заплатим, сказала Тамара Гордеевна. У детей должно быть все самое лучшее.

Дядя Эдик денег по-соседски не взял, но от уроков вскоре отказался из-за скандала с женой. Та, видите ли, обвинила девочку в том, что она строит глазки ее мужу и занимается всяким непотребством. Наташка такого оскорбления не снесла и в ответ заявила, что это дядя Эдик к ней приставал, просил расстегнуть пуговичку на блузке, а после трогал за разные места.

От этого скандала гудел не только весь дом, но и весь район, а в срочном порядке прибывший с хутора Гордей Архипович хотел изрубить мерзавца-ученого в мелкие куски. Наташке едва удалось остановить разъярённого деда уже на подступах к квартире кандидата наук, падая ему в ноги и крича, что все сама придумала, чтобы отомстить и от обиды.

Удивительно, но виноватым в скандале остался всё-таки дядя Эдик, так и не сумевший отмыться от славы растлителя малолетних. Вскоре ему даже пришлось разменять квартиру и переехать. С женой, поговаривали, он тоже развёлся. Еще и работу в техникуме потерял.

В день его отъезда Наташка плакала навзрыд, а я все утешала ее, утверждая, что вскоре все обо всем забудут, а дяде Эдику и так досталось, пусть скажет спасибо, что цел остался.

— Дура ты Полька, ничего не понимаешь! Я, может, люблю его больше жизни! — в отчаянии призналась мне тогда Наташка.

— Как любишь? — ахнула я. — Он же старый!

— Ничего не старый! А взрослый и интересный! Скромный немного… Так я люблю скромных. Может, у меня бы все сложилось с ним, если бы не его жена-грымза! Надо же ей было раньше вернуться, я специально подгадала часы, когда ее дома не бывает!

— Так это правда? То, что она говорила — правда? Что ты приставала к дяде Эдику… Наташ, но так же нельзя…

— Почему это нельзя? — взбеленилась Наташка. — Очень даже можно! За любовь надо бороться!

С тех пор Наташка регулярно боролась за любовь, выбирая только самые трудные задачки. Но самое интересное началось после моего отъезда. Первые годы, пока мы еще писали друг другу и созванивались, она детально рассказывала мне о своих похождениях с приключениями. Позже ее звонки и письма стали реже, а потом и вовсе прекратись. Оказывается, как раз в это время она вышла замуж и уехала в Турцию. Удивительно, но не неожиданно.

— Но все же закончилось хорошо? — желая вывести подругу из накатившей меланхолии, осторожно спрашиваю я.

— Ну, как хорошо… Относительно. Сбежала я от него. Через посольство пришлось выбираться, меня знаешь какие важные люди спасали? Ого-го! — снова показывает рукой аж до высоченного потолка Наташка и я улыбаюсь.

Подруга всегда любила прихвастнуть, но получалось у неё это с размахом, красиво — как и все, что она делала.

— Ну, главное, что выбралась. Больше никуда не ввязывайся. Не вздумай только с этим своим Миколаэ в Румынию укатить.

— Ох, Полька, если б не дети — укатила бы. Веришь — прямо сейчас бы собралась и рванула, ни на что не глядя. А так приходится делать все, чтобы его не выслали, чтоб с нами остался. Но малой обещал помочь, я знаю, у него все выйдет. Он же нелегал, Полик…

— Кто, Миколаэ? — поражённая тем, что после турецких приключений Наташку все еще тянет в неприятности по части внешней политики, переспрашиваю я.

— Да, так уж вышло. Ещё говорят, что многоженец.

— Это тоже так уж вышло? Само собой?

— Жизнь — она сложная штука, Поля. Всякое может случиться, во всякого можно влюбиться. Сердцу не прикажешь.

— Ой, да скажешь тоже! Голова на плечах всегда должна оставаться.

— Вот я бы на тебя посмотрела, если б ты сама так влюбилась! Уж поверь, ни до чего бы дела не было! Ко мне вот вечно какие-то молдаванки или румынки, которые по-нашему двух слов не свяжут, ходят, требуют, чтобы отстала от Миколаэ, отступилась, права свои не предъявляла. Только вот им! — скручивает смачную фигу она и тычет ею в козла Антона. — Ни о чем не жалею! У меня признанный им ребенок! Сам отцовство записал, даже заставлять не пришлось. Так что моим будет. Вот посмотришь — будет!

— Очень на это надеюсь, — говорю, с трудом понимаясь с дивана. После всего выпитого мне было бы трудно встать и с нормальной, человеческой мебели. А уж с этого хипстерского извращения и подавно.

Направляясь к столу, где лежат сделанные Наташкой бутерброды и стоит миска с нарезанным салатиком, слышу ее встречный вопрос: