Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин

В эмпирических наблюдениях епископа Варнавы (Беляева) над советской повседневностью повторяется эта же нехитрая мысль. Хотя с трудами марксиста Сореля он вряд ли был знаком. Тем не менее:

Нелегальный епископ перечисляет: у них демонстрация — у нас крестный ход; у них партсобрание — у нас служба; у них лозунги и портреты — у нас хоругви. Есть также свои мученики, свои «святые» (Павка Корчагин) и всем известные нетленные мощи. Даже уход из корпорации оформляется одинаково: коммуниста, перед тем как судить по уголовной статье, сперва исключают из партии — как священника лишают сана. По сути, это означает возврат к сословной структуре: для каждого сословия свое отдельное право. Сначала дело разбирается на корпоративном (партийном или церковном) суде, и, если корпорация не видит вины своего члена или считает ее незначительной, общегражданский суд может не беспокоиться.

От себя добавим еще пример. Если в русской избе красным углом назывался угол справа от входа, где располагались иконы, то в советское время Красным уголком стало именоваться помещение, где народонаселение в свободное от созидательного труда время могло повысить культурный уровень, знакомясь с выступлениями партийной прессы или разглядывая изображения вождей на кумачовым фоне.

О том же со своей стороны пишет и наш знакомый, кн. Жевахов:

Антирелигиозный плакат не ранее начала первой пятилетки (предположительно 1930 г.). «Центроиздат», автор неизвестен. Религия представлена как классовый враг. Источник изображения: www.waronline.org (с. 518, 28 декабря 2011 г., сообщение № 10350)

Крайности сходятся: с обеих сторон признается религиозный, по сути, смысл нового Учения. Отсюда понятна партийная непримиримость к попам: речь о соперничестве в борьбе за право быть эксклюзивной опорой идеократиче-ского режима. С эпистемологической точки зрения прогресса точно нет: и там и там доминирует линейное мышление с плюсом на одном конце шкалы и минусом на другом. И, следовательно, бинарная картинка мира. Или мы, или они. Победитель получает все. Проигравшего распыляют.

В то же время при ближайшем рассмотрении обнаруживается небольшая разница — и опять не в пользу большевиков. Даже упертый товарищ обер-прокурора Синода неявно признает право читателя на другую, нерелигиозную точку зрения. Сталин подобных слабостей себе и народу не позволяет. Кроме того, в техническом смысле структура политических институтов при царе волей-неволей двигалась к разделению функций в европейском ключе: Богу богово, кесарю кесарево, слесарю слесарево, писарю писарево и т. п. Сталин же и большевики решительно ведут дело в противоположном направлении. Вождь объединяет в себе сразу все функции: Хозяин, Военачальник, Отец народов и Высший судия, Верховный жрец (пророк и интерпретатор единственно верного Учения), Гегемон и Демиург… Для подобного реверсивного хода необходимо преодолеть сопротивление естественного культурного разнообразия, накопленного предыдущими поколениями. Что по умолчанию означает обращение к упрощающему социальную структуру террору.

Антирелигиозный плакат 1931 г. (расцвет первой пятилетки). Авторы Кукрыниксы. Источник изображения: https://yarodom.livejournal.com/757623.html

Вспоминаются и слова Бенито Муссолини: «Фашизм — это религия»; «Две религии сегодня бьются за власть над миром — черная и красная» (черный цвет был цветом итальянских фашистов, а про красный вы и сами знаете)[22]. Или еще емче: «Если вы хотите, чтобы люди сдвинули для вас горы, дайте им иллюзию, что горы движутся».

В отличие от христианства, в центре советской системы иллюзий так или иначе стоит образ Вождя. Чтобы обеспечить его сакральность, верхам приходится агиографически лгать, а низам — верить. Без этого двигатель революции не работает. Но налицо две проблемы: раньше или позже скорбная правда вылезает на поверхность — и тогда псевдорелигии конец; вера иссякает. Но это еще полбеды. Настоящая беда в том, что агиографическая сказка, до поры успешно маскирующая положение дел (то есть решающая задачу мобилизации масс и удержания власти), все равно не в силах отменить последствий разрушительного менеджмента, накапливающихся в окружающей среде. Никакая пропаганда не исправит того печального факта, что именно в большевистскую эпоху был сломан демографический, инфраструктурный и экономический хребет России. Прикрыть дыру лозунгами и стягами, наплести три короба псевдонаучной ерунды про небывалый промышленный рост, залить казенным елеем и слюнями — можно. Миллионы людей сегодня охотно повторяют себе и другим сказки про невероятные достижения сталинского СССР. Об этом подробнее поговорим позже. Но материальную действительность заклинаниями не исправишь. Потерянное историческое время и десятки миллионов жизней тоже не воротить.

Социальный миф (возвращаясь к терминологии Сореля) отлично работает на стадии мобилизации и оккупации. Он также неплох в фазе удержания и консервации идеократического режима — в течение одного-двух поколений. Однако долгосрочного автохтонного развития на его основе не получается: окружающий мир успевает слишком очевидно уйти вперед по всему спектру ключевых показателей. Замаскировать эту новую очевидность не может никакая информационная изоляция. В связи с этим на этапе увядания миф становится прямо контрпродуктивным: потуги казенных идеократов не вдохновляют, но вызывают усталое раздражение. Сага о помазаннике Божьем в исполнении князя Жевахова оказалась бессильной в случае с последним царем; сага о коммунизме — в случае с СССР. Сейчас на повестке сага о Сталине — уже как бы отдельном от «коммуняк» носителе православной духовности. Теоремы меняются, но базовая идеократическая аксиома остается незыблемой.