Любви хрустальный колокольчик - Елена Ярилина

— Добрый вечер, Евгения Михайловна.

— Здравствуй, Александр.

— Евгения Михайловна, у меня к вам просьба. Случилась маленькая неприятность — кончились чистые рубашки, надеюсь, что вы мне постираете. Я, конечно, заплачу, но нужно сделать это срочно.

Сначала мне показалось, что я просто ослышалась и он говорит о чем-то другом, например о чашке чаю, ведь не может же он разговаривать со мной таким высокомерным тоном, в самом деле?! Но он явно ждал ответа и нетерпеливо передергивал плечами. Ничего себе!

— Знаешь, Александр, есть простой и легкий выход. В соседнем доме есть прачечная. Там и самообслуживание, и срочная есть, качество — на уровне европейских стандартов, — ответила я, гордясь своим спокойным, невозмутимым тоном.

— О чем вы говорите, Евгения Михайловна?! У меня очень дорогие рубашки, и я не доверю их в чужие руки. Сам я, естественно, не стираю, но уверен, что вам это сделать нетрудно.

— Что ж, если ты не хочешь отдавать в прачечную, то в ванной машина, порошок тоже там, я объясню, как с ней обращаться, впрочем, там и надписи есть, ничего сложного, ты быстро все сообразишь. Но, извини, стирать будешь сам, ты достаточно взрослый, чтобы обслуживать себя, а руки у тебя точно такие же, как и у меня, только посильнее, вот и все.

— Вот уж не ожидал, что вы откажете в таком пустяковом для вас и важном для меня деле. Совершенно не понимаю вашего поведения: ведь вы же женщина!

— По-твоему, главное занятие женщины — это стирка, уборка, готовка, то есть обслуживание мужчины? В таком случае мне жаль тебя, вряд ли ты преуспеешь в современном мире с философией домостроя, но, впрочем, это твое личное дело. Я дала тебе исчерпывающие советы, дальше поступай как знаешь. А мне, извини, спорить с тобой некогда, меня работа ждет, я прервалась только на чай. Вот чашку могу тебе налить, если желаешь, чайник как раз уже вскипел.

— Нет уж, спасибо.

— Как знаешь, голубчик. И не надо смотреть на меня с таким негодованием. Любой здоровый взрослый человек способен обслужить себя сам, мужчина это или женщина — значения не имеет. Удивительно, что ты не понимаешь элементарных вещей!

Ничего себе, как хлопнул дверью, аж стекла задрожали! Может быть, зря я с ним так резко? Но уж очень надменно он себя ведет, просит так, словно приказывает. Не терплю хамства. Характер кое-что, конечно, значит, но уж больно Зинуля его избаловала, прямо-таки царь-самодержец! Ничего-ничего, это ему полезно, давно так с ним пора.

Уф-ф! Наконец-то я закончила эту работу. Господи, как спина-то затекла! Пойти попить чаю? А сколько времени, не слишком ли поздно для чая? Ого! Уже час ночи. А что это моего надменного постояльца все еще нет? С тех пор как мы с ним поцапались из-за стирки его рубашек, он что-то стал совсем поздно приходить. Интересно, где же это он пропадает допоздна, ведь не по прачечным же, в самом деле, ходит? Хотя что напрасно гадать, я ведь даже не знаю, чем он и в дневное-то время занимается. Зина ничего не писала о том, что у него за дела, а сам он не счел нужным мне об этом рассказать. Ну вот и чайник закипел, сейчас выпью полчашки — и баиньки. А это еще что за звук? Послышалось, наверное, или кошка соседская на лестничной площадке дверь поцарапала? Да нет, на кошку это тоже не похоже, посмотреть, что ли? Что-то боязно. А-а, в конце концов, что я, не в своем доме?

— Боже мой! Александр, Саша, встать можешь? Вот так, обопрись на меня, шаг, еще шажок, ну вот и вошли, подожди, сейчас, только дверь закрою. Вот так, вот так. На кровать? Нет, лучше в кресло, осторожненько. Сиди, сиди, не дергайся, сейчас воды принесу, лицо оботру.

Н-да! Отделали его, однако! Вроде бы ничего опасного нет, кажется, все кости целы, но он весь в кровоподтеках и ссадинах. И здорово промок, может быть, какое-то время на земле лежал? Конец октября, уже подмораживает по ночам, неудивительно, что он весь дрожит. Что нужно делать в таких случаях?

Что-нибудь горячее внутрь, это сейчас будет готово. Пожалуй, мне и самой не мешает выпить чашечку, отличная штука — глинтвейн.

— Пролил? Это ничего, я все сейчас вытру, давай я тебе помогу. Может быть, все-таки вызвать неотложку? Ну, не упрямься! Ну хорошо, хорошо.

Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Эк его трясет. Что бы еще сделать? Обтереть его спиртом? А что, это мысль. Спирта нет, есть бутылка водки, почти год стоит запечатанная, никак не находилось ей применения, вот и нашлось. Да, но ведь его придется тогда раздевать догола, не в одежде же обтирать? Ну, ничего страшного, представлю себе, что это мой сын. Ишь, пытается сопротивляться и зубы стиснул, очень больно ему, наверное.

— Саша, Саша, успокойся, ну, успокоился? Пойми, мне надо обтереть тебя спиртом, то есть водкой, а для этого надо сначала тебя раздеть. Я спрашиваю тебя: ты что, лежал на земле? Так я и думала. Долго? Сколько времени ты пролежал? Примерно полчаса? Ну, это еще ничего, а не больше? Не знаешь? Ну вот, я почти тебя раздела. Нет, трусы тоже надо снять, тем более что они насквозь мокрые. Ну что, право, за церемонии, думаешь, я никогда мальчишек голышом не видела? Теперь начну тебя обтирать, постараюсь делать это поосторожнее, ну а ты потерпи, если будет больно. Чем я буду тебя обтирать? Странный вопрос — руками, конечно, это удобнее всего. Ничего, ничего, терпи, ты уже большой мальчик, вот так, вот так, молодец! Теперь давай я на спину тебя переверну, ну как же не надо? В чем дело? Стесняешься? Не стоит, это все ерунда, дела житейские, как любит говорить Карлсон. Если так стесняешься, то просто закрой глаза.

Все, кажется, уснул. И дрожать перестал, помогло обтирание, да и вторая чашка глинтвейна, надо думать, свое дело сделала. Бог даст, все обойдется и он не разболеется. Ну надо же, трусы не давал снять, стеснялся, бедняга, впрочем, с этим-то как раз все понятно. Но вот то, что творится со мной, мне непонятно вовсе. Хорошо, если он ничего не заметил, а то ведь и со стыда можно сгореть, попробуй докажи потом, что ничего не хотела! Непонятно, почему этакое со мной происходит и почему именно сейчас, ведь никогда же ничего подобного не испытывала. Вот старая перечница, и чего это меня так разобрало, не понимаю? Рефлексы, физиология — это более-менее ясно, но почему столько лет они спали и вдруг проснулись при виде этого мальчика? Просто уму непостижимо, так не должно быть. А интересно, можно ли настолько контролировать свое тело, чтобы ничего подобного не ощущать? Ладно, хватит сокрушаться, уже три часа ночи, давно пора спать, пойду посмотрю, как он там, и на боковую. Утром зайду к Светке, попрошу его посмотреть, она ведь врач, а то мало ли что.

— Только этого мне и не хватало! Свет, а ты уверена? Извини, сама не знаю, что говорю. Но для меня это такие проблемы, ты себе просто не представляешь. Да нет, подушка-то как раз ерунда, сейчас принесу. И что, ему совсем вставать нельзя? Ну, есть, пить я ему подам, с этим проблем нет, а вот в туалет-то ему как? Тебе бы только насмешничать. Да это нам с тобой понятно, Свет, а у него характер жуть, просто порох какой-то! И сколько ему так лежать? Три дня?! Да я с ума сойду за эти три дня. Ты заходи почаще, ладно, потом сочтемся. А может, все-таки его лучше в больницу? Не лучше? Да нет, я как раз о нем беспокоюсь. Светка! Да ты просто с ума сошла! Как ты могла такое обо мне подумать?! Он совсем еще мальчик. Чему не помеха? Нет, право, Свет, ты переходишь все границы!