Постмодерн в раю. О творчестве Ольги Седаковой - Ксения Голубович

нас кто-нибудь благодарит: — Ну, дальше, бедные скитальцы! У жизни есть простое дно и это — чистое, на пяльцы натянутое полотно. Не зря мы ходим, как по дому, по ненасытной глубине, где шьет задумчивость по золотому, а незабвенность пишет на волне свои картины и названья: вот мячик детства, вот свиданье, а это просто зимний день, вот музыка, оправленная сканью ночных кустов и деревень. Заветный труд. Да ну его. И дальше: липа. Это липа у входа в город. Рождество. А вот — не видно ничего. Но это лучшее, что видно. Когда, как это ни обидно, и нас не станет — очевидно, мы будем около него… Прими, мой друг, моей печали дар. Ведь красота сильней, чем сердце наше. Она гадательная чаша, невероятного прозрачнейший футляр. 8. Король на охоте Куда ты, конь, несешь меня? неси куда угодно: душа надежна, как броня, а жизнь везде свободна сама собой повелевать и злыми псами затравлять, восточным снадобьем целить или недугом наделить, медвежьим, лисьим молоком себя выкармливать тайком и меж любовниками лечь, как безупречный меч. И что же — странная мечта! — передо мной она чиста? не потому, что мне верна, а потому, что глубина неистощима; высота непостижима; за врата аидовы войдя, назад никто не выйдет, говорят. О, воля женская груба, в ней страха нет, она раба упорная… мой друг олень, беги, когда судьба тебе уйти. Она груба и знает всё и вдруг. А слабость — дело наших рук. 9. Карлик гадает по звездам (Заодно о проказе) Проказа, целый ужас древний вмещается в нее одну. Само бессмертье, кажется, ко дну идет, когда ее увидит: неужто небо так обидит, что человека человек, как смерть свою, возненавидит? Но, и невидимое глазу, зло безобразней, чем проказа. Ведь лучший человек несчастных посещает, руками нежными их язвы очищает и служит им, как золоту скупец: они нажива для святых сердец. Он их позор в себя вмещает, как океан — пустой челнок, качает и перемещает и делает, что просит Бог… Но злому, злому кто поможет, когда он жизнь чужую гложет, как пес — украденную кость? зачем он звезды понимает? они на части разнимают. Другим отрадна эта гроздь. А он в себя забит, как гвоздь. Кто этакие гвозди вынимает? Кто принесет ему лекарства и у постели посидит? Кто зависти или коварства врач небрезгливый? Разве стыд. И карлик это понимает. Он оттолкнул свои созвездья, он требует себе возмездья (содеянное нами зло с таким же тайным наслажденьем, с каким когда-то проросло, питается самосожженьем): — Я есть, но пусть я