Мягкая мощь. Как я спорил с Бжезинским и Киссинджером - Джозеф Най

по вопросам экономической политики и необходимость компромисса будут иметь место, Европа вряд ли сможет диктовать Соединенным Штатам. Сохраняющаяся жесткость рынка труда и государственное регулирование будут препятствовать реструктуризации, перепрофилированию и стратегиям реинвестирования. Европа будет отставать от США в развитии предпринимательства и инноваций, поскольку правительства будут искать способы сбалансировать поощрение этих факторов с социальными последствиями. Таким образом, по прогнозам Национального разведывательного совета, Европа не достигнет в полной мере «мечты о паритете с США в качестве формирователя мировой экономической системы». Совместное функционирование будет продолжаться, хотя, опять же, многое будет зависеть от отказа от жесткой политики.

На культурном уровне американцы и европейцы на протяжении более чем двух столетий то огрызались, то восхищались друг другом. При всех претензиях к McDonald's никто не заставляет французов (и других европейцев) есть в нем, хотя миллионы людей ежегодно это делают. В некотором смысле неизбежные трения свидетельствуют скорее о близости, чем о дистанции. По словам Карстена Фойгта, одного из ведущих немецких политиков, «по мере слияния наших обществ различие между внешней и внутренней политикой стирается. Именно поэтому на поверхность всплывают такие эмоциональные вопросы, как генетически измененные продукты питания или отношение к детям при международных разводах». В некотором смысле внешняя политика была проще, когда она имела дело с интересами, а не с эмоциями и моралью». Однако верно и то, что американские потребители могут выиграть от усилий Европы по повышению стандартов в антимонопольных делах или в области конфиденциальности в Интернете. И в более широком смысле американцы и европейцы разделяют ценности демократии и прав человека более основательно, чем жители любого другого региона мира. Как писал посол Роберт Блэквилл, на самом глубоком уровнеуровне ни США, ни Европа не угрожают жизненно важным или важным интересам другой стороны.

Будут ли преобладать эти глубинные ценности или поверхностные трения, сопровождающие культурные изменения в компании, во многом зависит от того, как Соединенные Штаты будут играть свою роль. Несмотря на озабоченность и единство, проявленные многими европейцами после террористических актов в США в сентябре 2001 г. — французская газета Le Monde, часто критикующая американскую политику, провозгласила: «Мы все американцы», — многие европейские друзья Америки продолжают испытывать беспокойство по поводу недавнего поведения США. Призрак американского изоляционизма, преследовавший Европу в годы холодной войны, сменился призраком американской односторонности. «Преобладает мнение, что Соединенные Штаты все чаще склонны проводить одностороннюю политику, не учитывая интересы и точки зрения других стран, как будто США путают свои национальные интересы с глобальными интересами». Такие трения скорее приведут к отдалению друг от друга, чем к резкому разводу, который создаст враждебного соперника, но потери, тем не менее, будут велики. Мало того, что европейцы будут чаще вступать в сговор, чтобы сорвать американские политические цели, США потеряют важные возможности для сотрудничества в решении глобальных проблем, таких как терроризм, и лучшего партнера по продвижению ценностей демократии и прав человека. Европа — это та часть мира, которая наиболее близка нам по базовым ценностям. По словам Сэмюэля Хантингтона, «здоровое сотрудничество с Европой — это главное противоядие от одиночества американской сверхдержавы». Американская односторонность, возможно, и не приведет к появлению враждебного европейского противника в военном смысле, но она, несомненно, сократит некоторые из наших лучших возможностей для дружбы и партнерства.

Распределение власти в глобальную информационную эпоху

Насколько велика диспропорция между нашей мощью и мощью остального мира? Если говорить о военной мощи, то мы являемся единственной страной, обладающей как ядерным оружием, так и обычными вооруженными силами глобального действия. Наши военные расходы больше, чем у следующих восьми стран вместе взятых, и мы лидируем в информационной «революции в военном деле».

В экономическом плане наша доля в мировом продукте составляет 27 %, что (в рыночных ценах) равно доле трех следующих стран вместе взятых (Япония, Германия, Франция). Из 500 крупнейших мировых компаний, включенных в список Fi- nancial Times, 219 были американскими, 158 — европейскими и 77 — японскими. Что касается прямых иностранных инвестиций, то мы вложили и получили почти вдвое больше, чем следующая по величине страна (Великобритания), и на нас приходится половина из десяти крупнейших инвестиционных банков. Объем американской электронной коммерции в три раза превысил европейский, и мы являемся родиной семи из десяти крупнейших производителей программного обеспечения. Сорок два из семидесяти пяти лучших брендов были американскими, как и девять из десяти лучших бизнес-школ. Что касается «мягкой силы», то США занимают первое место в мире по экспорту кино и телевидения, хотя индийский «Болливуд» производит больше фильмов в год. Мы также ежегодно привлекаем больше всего иностранных студентов в наши высшие учебные заведения, за нами следуют Великобритания и Австралия. Помимо студентов, в 2000 г. в американских учебных заведениях находилось более 500 тыс. иностранных ученых. По словам газеты Financial Times, «США являются доминирующей экономической моделью для остального развитого и большей части развивающегося мира».

К концу XIX века США уже стали крупнейшей экономикой мира. Своего пика (от трети до половины мирового продукта, в зависимости от расчета) американская экономика достигла вскоре после 1945 г. В течение последующих двадцати пяти лет доля США снизилась до среднего многолетнего уровня по мере восстановления и развития других стран. Перед Первой мировой войной и перед Второй мировой войной на долю США приходилось около четверти мирового продукта, и сегодня она остается несколько выше или ниже этого уровня (в зависимости от того, используются ли при расчете рыночные цены или цены покупательного паритета). Доля США в ВВП семи крупнейших стран, ежегодно подводящих экономические итоги, составляла 48,7 % в 1970 году, 46,8 % в 1980 году и 45,2 % в конце века.

«Что, как оказалось, удерживает США в безопасном положении?

На вершине лиги оказались ее традиционные сильные стороны — огромный рынок ценных бумаг, способствующий конкуренции, стабильная валюта и надежная финансовая система в сочетании с быстрым технологическим прогрессом в секторе информационных технологий».

Может ли такая степень экономического доминирования продолжаться? Скорее всего, нет. Поскольку глобализация стимулирует экономический рост в бедных странах, способных воспользоваться преимуществами новых технологий и мировых рынков, их доля в мировом продукте должна увеличиться, как это произошло со странами Восточной Азии за последние несколько десятилетий. Если темпы роста экономики США и других богатых стран составят около 2,5 % в год, а пятнадцати крупнейших слаборазвитых стран — от 4 до 5,5 % в год, то «более половины мирового валового продукта через 30 лет будет приходиться на страны, которые сегодня являются бедными, тогда как доля богатых стран 1990-х годов, нынешних членов ОЭСР,