Король лжи - Джон Харт

– Это не столь важно.

– Не столь важно! Боже. Вы напоминаете прокурора, – стал безумствовать я. Главным образом, потому что со мной обращались, как с глупцом. – Вы побывали в моем офисе, детектив Миллз?

– Нет, – ответила она.

– Тогда пойдите, – не успокаивался я, – посмотрите, есть там стул или нет.

Она продолжала меня изучать, и я мог заметить в ней все, кроме сомнения. Была ли эта девица искренней, или она была просто задницей? Если бы она относилась ко мне как к другу, тогда я мог бы заметить, чего в ней больше. Пока что я видел в ее глазах нетерпение и предположил, что на нее оказывали давление. Газеты опубликовали много историй о жизни Эзры и разных спекуляций насчет его смерти, приводили неясные подробности расследования, причем много раз упоминалась Миллз. Я понимал, что это дело для нее, как говорят, «либо пан либо пропал», но что-то подсказывало мне: наши личные отношения могли бы не иметь к делу никакого отношения.

– Как зовут вашу секретаршу? – спросила она. Я ответил, и она обратилась к медсестре, которая чувствовала себя неудобно, оказавшись в такой ситуации: – Где у вас телефон? – Медсестра предложила ей воспользоваться телефоном в офисе дежурной медсестры, в холле. Миллз оглянулась на меня. – Никуда не уходите, – потребовала она, и я почти улыбнулся, прежде чем понял, что она не шутила.

Она отодвинула занавески и исчезла. Послышался стук ее каблуков о выложенный плиткой пол, и я остался один с медсестрой. Она поправила мне подушку.

– Это отделение скорой помощи? – спросил я.

– Да, но утром в субботу здесь затишье. Все с приступами острой боли и колотыми ранами поступают только к вечеру, – улыбнулась она и внезапно стала реальным человеком.

– Что случилось со мной?

– О, только небольшие ушибы и тому подобное. Иначе головная боль держалась бы дольше. – Ее лицо осветилось уже другой улыбкой, и я понял, что был не первой жертвой утренней субботы. – Вас обязательно скоро выпишут.

Я положил руку на ее теплое, как тесто, предплечье.

– Приходила моя жена ко мне? Короткие черные волосы. Хорошенькая. – Она молчала. – С твердым взгляд дом, – добавил я полушутя.

– Сожалею. Нет.

Я смотрел в сторону, чтобы не видеть жалости на ее лице.

– Вы замужем? – спросил я.

– Двадцать два года, – ответила она.

– Вы смогли бы уехать, если бы ваш муж находился один в отделении скорой помощи?

Она не ответила, и я подумал: «Нет, конечно».

– Это зависит… – наконец проговорила она. Медсестра разгладила мое одеяло, при этом ее руки двигались уверенно и быстро, и я подумал, что ей не хотелось заканчивать фразы.

– От чего? – спросил я.

Она посмотрела на меня, и ее руки внезапно успокоились.

– От того, заслужил он это или нет.

Вот в этом и есть различие между ней и мною, подумал я. Поскольку я был бы рядом независимо ни от чего. Внезапно эта медсестра перестала быть другом, и то открытое проявление теплоты, которое я почувствовал в крошечном, отгороженном занавесками пространстве, испарилось. И хотя она осталась и пробовала продолжить беседу, я все равно чувствовал себя одиноко – наедине с собственной головной болью и бессвязными образами предыдущей ночи.

Я слышал звук. Колеса на деревянном настиле. Большой кожаный стул Эзры, скатывающийся с лестницы. Я знал, что был прав. Я чувствовал тяжесть!

Я был не настолько пьян.

Появилась Миллз – она выглядела свирепой.

– Я разговаривала с вашей секретаршей, – заявила она. – Внизу лестницы нет никакого стула. Когда она нашла вас утром, там не было стула. Более того, ничего с этого места не уносили. Нет разбитых окон. Ни одного признака насильственного входа.

– Но стул Эзры…

– Тот, который за его столом наверху? – уточнила Миллз, – Он там и стоит.

Я мысленно вернулся на день раньше. Я рано отправил свою секретаршу домой.

– Возможно, я забыл запереть дверь» – рискнул предположить я. – Слушайте, я это не придумываю. Я знаю, что произошло. – Миллз и медсестра молча уставились на меня. – Черт побери, кто-то сбросил стул с той лестницы!

– Слушайте, Пикенс. Вы сейчас не на верхней позиции в моем списке приоритетных дел. Вчера я потратила целый час, пытаясь разыскать вас, и не собираюсь больше впустую тратить время, потому что вы решили действовать один. Я понятно объяснила?

Не знаю, что больше приводило меня в бешенство: то, что Миллз отказывалась верить моим словам, или то, что у моей жены не хватило благопристойности приехать в больницу. Моя голова раскалывалась, а тело, очевидно, походило на тело Тайсона, проигравшего бой, и я почувствовал приступ рвоты.

– Прекрасно. Все.

Миллз смотрела на меня, как будто ожидала борьбы и была разочарована. Медсестра сказала, что мне нужно подписать кое-какие бумаги, и пошла за ними. Миллз уставилась на меня, а я глядел в потолок, решив держать рот на замке. События этого дня могли развиваться в двух направлениях. Могло стать лучше или хуже. После достаточно продолжительного притворного изучения белой акустической плитки Миллз наконец заговорила:

– Нам все-таки придется поговорить о той ночи, когда исчез Эзра. – Ее тон смягчился, как будто с ней что-то произошло и информация, которой я владел, могла оказаться уместной. Я промолчал, и она взорвалась: – Черт возьми, Ворк, он же ваш отец!

Тогда уже я посмотрел на нее.

– Вы не знаете главного, – не удержался я и тут же пожалел о сказанном. В моем голосе появилась злоба, и я заметил удивление в глазах детектива.

– Послушайте. Мне необходимо принять душ. Я должен поговорить с женой. Мы не могли бы перенести наш разговор на завтра?

Она попыталась возражать, но я остановил ее.

– В вашем офисе. В три часа. Я приеду.

– Надеюсь, я не пожалею об этом, – сказала она.

– Я буду на месте. В три часа.

После ухода Миллз все еще держался запах зрелого персика. Назначил бы я ей встречу при других обстоятельствах? Возможно. Ночь, о которой шла речь, действительна была ужасной, и я никогда не заговорил бы о ней. Никогда. Бывают тайны, которых вы не открываете, и такая тайна существовала у нас на двоих с сестрой. Это был последний подарок от Эзры – ложь, обернутая в обвинение и умерщвленная бесчестием. Из-за этой лжи я потерял сон и, возможно, душу тоже. Как Джин называла ее? Правда Эзры. Да, правда Эзры была моей правдой; так должно было быть, и если Джин думала иначе, это было с ее стороны ребячеством.

Я снял простыню. Кто-то надел на меня смирительную рубашку. Великолепно.

Медсестра позволила мне полежать свободно в течение почти часа. Когда она наконец появилась с моими документами, на мне все еще не было никакой одежды, и она оставила меня еще на двадцать минут, пока собирала мои вещи. День ухудшался, и ощущение грязной одежды на теле все только усугубляло.