Ведро, тряпка и немного криминала - Мария Самтенко

день, а просто сверкает глазами и, решительно развернувшись, красноречиво хлопает дверью. Угу, ну, по принципу «вам там не место». Примерно в двух-трёх из десяти случаев за ним следует учительница по литературе, которая при виде меня неизменно поджимает губы и ускоряет шаг, дабы без особых проблем проскользнуть в эту самую дверь. Хотелось бы знать, зачем… нет, в принципе, догадаться нетрудно, но я не могу представить, как можно делать вот это… вот с этим.

Раздосадованная неудачей с этим противным субъектом (чьи действия, кстати, начинают казаться все более подозрительными), я забиваю на конспирацию и, не измыслив каких-нибудь детективных излишеств, последовательно прошу образец почерка у последнего физрука (кто не помнит, у нас их два), трудовика, методистки и двух завучих. Вот так вот, элементарно, сую под руку бумажку и просто прошу написать пару строк про Галину. И ведь, что интересно, никто не рискует не уважить память покойной, послушно хватает ручку и царапает по бумаге; и ни один почерк даже отдалённо не напоминает каракули в записке. Что заставляет меня не то что расстраиваться… но возлагать на персону дорогого нашего Валентина Павловича большие надежды.

И вот, наконец, выжидательная тактика приносит свои плоды. Сие эпохальное событие происходит через три дня после начала «охоты» — я дожидаюсь, когда из кабинета радостно повыскакивают измученные физикой детишки и изволит выползти сам господин тиран и садист (на меня он привычно не обращает внимания) и, опасливо осмотревшись по сторонам, проникаю в пустой кабинет.

Ах, какой же он неуютный! Стены выкрашены противной бледно-зелёной краской, огромные окна, как всегда, занавешены длинными тёмно-синими шторами, на противоположной стене зловеще ухмыляются портреты великих физиков. Один Перельман выглядит слегка недовольным — наверное, потому, что он математик. Похоже, что физик собрался принимать с Перельманом экзамен. «Ответишь, что сделал вот этот мужик с нестрижеными ногтями — пятерка. Не ответишь — садись, а-ха-ха, ДВА!»

Хотя я в это не верю. Ей-богу, для подобных коварных целей можно было подобрать портрет и получше. А это обычная газетная распечатка, двумя-тремя кнопками прицепленная к какой-то корявой фанерке в дальнем углу. В том самом, в котором стоит бедный, чахлый, облезший искусственный цветок и торчит перекочевавшая из кабинета биологии коряга. Вот уж не знаю, зачем мерзкий физик её притащил. Не то для того, чтобы Перельман не скучал (тоже мне, знаток мужской психики, лучше бы формул повесил), не то потому, что считает, что с такой композицией кошмарные фотообои на соседней стене будут выглядеть хоть немного правдоподобней. Ерунда это всё. Вот уж не знаю, где он добыл этот ужас, но уверена — лучше всего эта деталь интерьера будет смотреться на помойке!

Обнаружив в себе нехилые дизайнерские способности, орлиным взором оглядываю кабинет, прикидывая, что ещё можно выкинуть (похоже, что все, включая владельца), в задумчивости осматриваю его нечеловечески длинный стол (в пол-класса) и замечаю толстую тетрадь — личный журнал нашего Валентина. Торопливо подскакиваю к столу и, издав грозный вопль индейцев майя, хватаю журнал. После чего, немного полюбовавшись на потертого и замызганного полярного медведя, пролистываю несколько страниц. Так, так, вот моя бумажка, вот его кривые каракули…

— Чем это вы занимаетесь?!

Ну вот, получи закон подлости в действии. На горизонте мгновенно нарисовывается физик.

И ладно бы просто нарисовался! Он ловко подскакивает ко мне и, вцепившись рукой в моё ухо (ох, слава Богу, что я не ношу серёжек, вырвал бы с мясом!), второй своей мясистой клешнёй вырывает мою бумажку! В первый миг я теряюсь и выпускаю из пальцев журнал, который тут же планирует на пол, по потом беру себя в руки и грозно пищу:

— Что вы себе позволяете!

После чего вцепляюсь в его лапу ногтями. Ухо обретает свободу, разъярённый физик поворачивается ко мне и некоторое время сосредоточенно сопит.

— Какого?! — вновь гневно начинает он. Парадоксально, но даже сейчас этот тип не повышает на меня голос, просто злобно шипит. — Сначала выслеживаете меня по всей школе, потом роетесь в моих документах, — он нагибается, поднимает с пола журнал и расправляет смятые страницы. — Что всё это значит?!

Его руки стискиваются в кулаки (ага, хваленое самообладание всё же дает сбой!), на лице играют желваки, а сощуренные зелено-коричневые глаза, похоже, пытаются просверлить во мне дырку. Или нет, целых две.

— Н-не ваше дело, — мой голос мгновенно сползает до сбивчивого шёпота, щёки начинают предательски гореть, но я всё же собираю в кулак всю свою решимость, поднимаю глаза и заявляю, — отдайте за-записку!

Физик, конечно, не впечатляется — наверно, из-за того, что вместо грозного голоса у меня получается какое-то невнятное заикание. Он упирает руки в бока, отчего серый костюм натягивается, прорисовывая его довольно спортивную фигуру с предательски завязывающимся животиком, и угрожающе делает шаг в мою сторону. Издаю тихий визг, и, схватив ведро, которое я в целях конспирации таскала с собой, бросаю его на пол.

— Вы ничего мне н-не… — гордая и пафосная фраза опять съезжает до какого-то невнятного бормотания, но физик, похоже, понимает, что я хочу сказать. Наверно, мужик читает мои мысли (да ну, это бред, если б читал, давно бы меня прибил). Во всяком случае, уголок его рта нервно дёргается, и какой-то момент мне кажется, что мерзкий тип вот-вот разразится серией воплей. Но нет, даже на этот раз бывший сослуживец не изменяет своим принципам:

— Как только директор об этом узнает…

Я мгновенно подхватываю ведро со шваброй и, обходя этого типа по широкой дуге, бормочу:

— Ничего он не узнает. У вас нет доказательств, — и, громче, — отдайте записку!

— Вот эту? — его губы раздвигаются в циничной усмешке (первую половину фразы он, кажется, пропускает мимо ушей), физик разворачивает записку и опускает глаза.

Я тихо кашляю в кулак и бочком-бочком направляюсь к двери. Направляюсь и направляюсь, пока мерзкий мужик не очухался.

Хм. Не думала, что он так медленно читает. Да там же всего три слова!

…два из которых — предлоги! Похоже, длительное общение с учительницей по литературе конкретно вредит мозгам. Хотя по логике должно быть наоборот

— Что это значит? — физик наконец-то расправляется с бумажкой и поднимает глаза на меня, он выглядит растерянным. — Где вы это взяли?

Я делаю ещё один шаг назад и — ура! — нащупываю копчиком дверь. Ещё бы вспомнить, в какую сторону она открывается.

— Не ваше дело! Ничего не скажу! — нетрудно догадаться, что звучит эта фраза вовсе не так героично, как выглядит на бумаге. Да мне, в принципе, всё равно. Я могу плакать, кричать и впадать в истерику, но