Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн

С прибытием европейцев в Северную Америку каноэ стало главным средством транспорта, особенно так называемые canots de maitre или maitre canots французских путешественников и их партнеров-индейцев, занимавшихся пушной торговлей в центральной части Канады. Как писал один историк, эти суда «должны рассматриваться[77] как исторические общеканадские лодки, ставшие более ярким символом великой эпохи заселения Канады, чем кибитки, повозки, паровозы и пароходы». В наше время каноэ и каяки строят не из исконных материалов, как раньше, однако модели из стеклопластика, брезента и алюминия, созданные по изначальному образцу индейских лодок, стали одним из самых популярных видов лодок для активного отдыха, а гребля на байдарках и каноэ вошла в число олимпийских видов спорта: лишнее свидетельство, что эти лодки просты по конструкции, легки в деле и не требуют сложных навыков по их управлению.

При всей выверенности процесса изготовления берестяных каноэ, они имеют ограничения в размере и могут управляться только вручную. То же касается каяков и других лодок из шкур. Более крупные суда требуют более жесткого корпуса, такого, как у дощатых лодок; создатели долбленых челнов на северо-западе Тихого океана и на озере Ньюнан до этой стадии не дошли. Из дощатых лодок, помимо дальки в южной части Чили, в Америке доколумбовой эпохи известен лишь томол — судно индейцев-чумашей, живших на островах Санта-Барбара и вдоль побережья между Лос-Анджелесом и мысом Консепсьон, к западу от Санта-Барбары. Для Южной Калифорнии, где у индейцев не сложилось богатого опыта судоходства, острова Санта-Барбара — крайне нетипичная местность для возникновения такого тщательного подхода к конструкции корпуса судна. Первые народы, достигшие этих островов около 11 000 года до н. э., вероятнее всего, приплыли не на челнах, а на тростниковых плотах. Древесину и другие материалы для строительства томола приходилось добывать долгими поисками или выменивать при торговле: доски вырезались из пла́вника, более других пород ценились бревна секвойи вечнозеленой (калифорнийского мамонтового дерева), которые сносило к югу Калифорнийским течением от центрального побережья на расстоянии 250 миль; для связывания досок использовался мимузопс, ввозившийся с материка наряду со смолой для заделки швов и защиты корпуса. Неудивительно, что строительство таких судов требовало огромных затрат сил, времени и навыков. От чумашей, которые были основным источником сведений о томоле, известно, что «деревянное каноэ[78] было как морской дом, более ценный, чем дом на суше, и стоило больше денег». Из-за сложной конструкции этого судна и высокого статуса связанных с ним людей историю томола удалось проследить до середины первого тысячелетия н. э. — периода, для которого зарегистрированы первые данные о расслоении социальной структуры чумашей.

В то время как в Евразии дощатые лодки стали главным этапом развития для морских и океанских судов, калифорнийский томол и чилийская далька остались технологическим тупиком. Почему традиция составного крепления деталей корпуса не распространилась дальше, почему не использовались паруса (или использовались не повсеместно) и почему не успела лучше развиться сеть морских маршрутов в Северной и Южной Америке — вопросы, на которые сложно ответить. Очень соблазнительно привести аргументы о природных ограничениях — как, например, тот факт, что омывающие Америку воды не образуют морей, которые способствовали бы развитию цивилизации, как в Средиземноморье или на побережьях Балтики, или дали бы предсказуемую смену муссонов, как в Индийском океане, или позволили бы плавать короткими переходами от острова к острову, как на архипелагах Юго-Восточной Азии. Однако Великие озера — все равно что внутренние моря, а острова Карибского моря представляют собой почти непрерывную цепь островов, расположенных в прямой видимости один от другого от Венесуэлы до Флориды и Юкатана. Нельзя все списать и на нехватку природных ресурсов: начиная с XVI века европейцы широко пользовались ресурсами Нового Света с его почти бесконечным разнообразием древесины и прочего нужного для судостроения.

Те же вопросы возникают и применительно к приморским поселениям в Евразии, где, несмотря на наличие плотной сети межкультурных контактов и связей, относительно сложные технологии судостроения и разработки типов движителя развивались в одних местностях и не возникали в других. На побережьях Балтийского моря до 600-х годов н. э. не знали парусов, хотя суда служили для охоты, рыболовства и транспортировки грузов, — и это при развитых контактах со Средиземноморьем, где парус был известен как минимум с III тысячелетия до н. э. Культурные и социополитические объяснения также ничего не дают. В Центральной Америке существовали, сменяя одни других, высокоразвитые государства — от ольмеков до ацтеков, и при этом ни одно из них не стремилось воспользоваться своей близостью к морю. Как показывает пример Океании, густонаселенные централизованные государства, обладающие широкими ресурсами для судостроения и торговли, не обязательно становятся морскими державами. Жители тихоокеанских островов, куда более малочисленные, чем их современники в Евразии или Америке, покорили больше океанских просторов, чем любые другие народы. Однако морская история нередко позволяет делать глобальные обобщения. Не менее загадочен тот факт, что самый крупный массив археологических, письменных и культурных свидетельств развития древнего мореплавания дает Египет — страна, куда больше ассоциируемая с пустынями, чем с морями.

Древний Египет как мощное влиятельное государство возник пять тысяч лет назад. Письменные источники, древнеегипетское изобразительное искусство, археологические находки свидетельствуют, что водные пути были для египтян жизненно важными, тесная связь с лодками и кораблями влияла на все аспекты жизни, от представлений о загробном мире и путешествии солнца по небу до трудовых традиций и государственного устройства. Пустынный климат — не повод забывать, что от рек и морей ощутимо зависела политическая стабильность Египта, спокойствие внутри страны и взаимодействие с другими странами, лежащими на берегах Средиземного и Красного морей. Последняя тысяча километров Нила, между Асуаном и Средиземным морем, была колыбелью мореходства; здесь сновали бесчисленные суда, перевозившие людей и грузы, в том числе тысячетонные каменные глыбы: их путь от каменоломен до строительных площадок, где возводились пирамиды и другие монументальные сооружения, мог составлять сотни километров. К 2600 году до н. э. египтяне обыденно плавали в Левант за крупными партиями кедра и других товаров, а также к Красному морю в поисках ладана, драгоценных металлов, экзотических животных и других чудес страны Пунт. В XII веке до н. э. стабильные морские пути впервые оказались для страны бедствием: пришельцы с Ближнего Востока ускорили конец Нового царства. Между тем обращение египтян к морской торговле способствовало установлению долгосрочных связей с крупнейшими государствами Месопотамии и Малой Азии, а также помогло наладить постоянные морские переходы к берегам восточного Средиземноморья.