Происшествие исключительной важности, или Из Бобруйска с приветом - Борис Шапиро-Тулин

Все три года, вычеркнутые из жизни, тетя Бася надеялась, что Всевышний сподобится и выдаст ей соответствующую компенсацию как человеку, невинно пострадавшему от обезумевшей власти. Но увы. По возвращении в родной город ее ждал очередной удар: Соломон Менделевич женился, и не просто женился, а привел в свой дом дочь того самого следователя Купервасера, который подмигивал левым глазом, ходил так, как будто проглотил аршин, и курил папиросы под названием «Дюбек».

Жена Менделевича Бетя, в девичестве Купервасер, тоже курила эти самые папиросы, но отличалась от отца бойким нравом, покатывалась со смеху по самому пустяковому поводу, а кроме того, организовывала в бобруйских клубах тематические посиделки, главными из которых были общественные суды над носителями мещанских пережитков. По совокупности заслуг бобруйчане наградили ее точным, хотя и незатейливым прозвищем – Бетя-активистка.

Загадкой для многих стало то, как Бетя-активистка, постоянно пропадая на всех городских мероприятиях, умудрилась все-таки родить Соломону Менделевичу дочку. Но факт оставался фактом, и в доме напротив тети Баси мелькали в вечерних окнах две женские головки, одна с короткой, модной по тем временам стрижкой, другая – с трогательной косичкой, в которую попеременно вплетались то красные, то синие шелковые ленты.

Последний раз тетя Бася видела эти ухоженные головки в конце октября 1941 года, когда немцы пригнали из гетто очередную группу, чтобы засыпать ров, заполненный телами расстрелянных горожан. Бетя-активистка и ее маленькая дочка лежали рядом, обхватив друг друга в последнем судорожном объятии. Обе были обнажены, у обеих изо рта вытекла струйка крови, а поверх их тел, утопая сапогами в людском месиве, ходил молодой немец и с блуждающей улыбкой на губах стрелял из пистолета в тех, в ком, по его мнению, еще теплилась жизнь.

Тетя Бася выждала момент, бросила горсть земли на жену и дочку Соломона Менделевича, потом присыпала их песком и поклялась отмстить всем фашистским гаденышам, которые по какой-то грандиозной ошибке Господа ходят по земле и безнаказанно творят свои черные дела.

Когда Соломон Менделевич вернулся после войны, он попытался найти хоть кого-нибудь, кто знал, как и где были убиты его жена и дочь. Тетя Бася в первый раз переступила тогда порог дома человека, который был самой большой тайной ее жизни.

После ее рассказа они оба сидели вначале молча, а потом тетя Бася заплакала громко, с какими-то причитаниями, которые, как оказалось, она помнила с самого детства, а Соломон Менделевич все пытался сдержаться, но не выдержал, уронил голову на стол и долго сотрясался в беззвучных рыданиях.

Это первое их свидание стало последним. Соломон Менделевич продолжал оставаться безутешным вдовцом, а тетя Бася в течение нескольких лет пыталась придумать, как сделать так, чтобы, не уронив собственного достоинства, снова попасть в дом напротив. Она понимала, что для этого нужна веская причина, иначе одинокий сосед сможет разгадать ее маневр, и тогда повторить попытку будет уже невозможно.

Вот тут-то и подвернулся диск, принесенный Моней в качестве гнета для бочки с квашеной капустой. Диск действительно напоминал противотанковые мины, на которые тетя Бася насмотрелась во время расчистки Бобруйска, проводимой саперами, после того как на его улицы вступили первые части Красной армии.

Каким образом в голове ее созрел план отнести опасную находку для осмотра Соломону Менделевичу, судить не нам, но это был единственный не вызывавший сомнения предлог, позволявший поделиться с бывшим сапером своими подозрениями, а затем в благодарность за полученную консультацию принести ему самую лучшую в городе квашеную капусту, для которой Моня клятвенно пообещал доставить тем же вечером взамен утраченного гнета другой, а именно – два чугунных утюга, попавшихся ему на глаза, когда он вытаскивал загадочный диск из-под громыхающего листа прогнившей жести.

Собственно, информация о двух утюгах, принесенных взамен утраченного диска, была бы последней в том расследовании, которым могло бы заняться Провидение. Впрочем и без этих утюгов Оно уже догадалось, что, когда имеешь дело с бобруйчанами, мало уметь управлять их мыслями. Следовало бы еще научиться управлять их чувствами, потому что, как выяснилось, эти чувства, лишенные здравого смысла и не поддающиеся никакой логике, могли из ничего создать нечто совершенно непредсказуемое и, наоборот, обратить в прах любое дело, пусть даже просчитанное лучшими умами спецотдела Небесной Канцелярии.

в которой утверждается, что любое событие в городе Бобруйске начинается с тети Баси, рассказывается про принцип домино, а также про ловеласа Ковалерчика, санитара Михеева, лошадь по кличке Студебеккер и невыездного доктора Беленького

Непростые отношения с Провидением были не только у тети Баси, но и у всего остального населения славного города. И происходило это вовсе не из-за того, что никто из бобруйчан понятия не имел, как именно надо общаться с проявлением Высших Сил, а также не знал, действуют ли эти Силы на пользу или, наоборот, стараются всячески навредить. Собака оказалась зарыта в другом. Выяснилось совершенно неожиданно, что одна половина жителей тайно верила в существование Небесного Начальства, а другая публично отвергала любое Его присутствие как в частности, так и вообще.

По какой линии проходил «разлом» в этом принципиальном вопросе, окончательно установить не удалось. Заманчивой казалась версия, что разгадку надо искать в географической разметке улиц, которой так гордились жители Бобруйска. Дело в том что улицы, совпадающие по направлению с главной трассой, идущей на Москву, и улицы, спланированные поперек нее, пересекали друг друга под абсолютно прямым углом и таким образом составляли идеальную решетку, надетую на город. При этом выявилась еще одна закономерность: улицы, параллельные главной трассе, носили название Советская, Коммунистическая, Октябрьская или, допустим, Фридрихэнгельская. А улицы, идущие поперек, назывались Пушкинская, Гоголевская, Чеховская и далее по именам тех, чьи портреты были развешены на стенде центрального книжного магазина в отделе «Классическая литература».

Исходя из этой версии, напрашивался вывод: половина бобруйчан, жившая на улицах вдоль московского, то есть, по сути, правительственного направления, громогласно заявляла, что никаких чуждых советскому народу Высших Сил в природе не существует. А вот вторая половина, то есть те, кто жили на улицах, идущих поперек главной трассы, заперев двери и задернув занавески на окнах, шепотом утверждали, что все в руках Провидения и лишь Оно одно правит на грешной земле так, как ему заблагорассудится.

Можно было, конечно, рассмотреть и другие, не менее интересные варианты, если бы не тетя Бася. Она и слышать не хотела о каком-то там разделении своих сограждан на «чистых» и «нечистых», а потому высказала очередную мудрость, из которой следовало, что те, кто тайком ратовал за Божественное Провидение, и те, кто на публике выступал против Него, на самом деле были одни и те же люди.