Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

в поговорку выражение «улыбка авгура» — иначе говоря, скрытая насмешка, с которой «посвященные» авгуры переглядывались, втайне потешаясь над «непосвященными» профанами, которых морочили своими «предсказаниями» и «толкованиями воли богов». Невольно вспоминается написанное классиком отечественной литературы Николаем Заболоцким о подвизавшихся на том же гадательном поприще (хотя и на другом конце света и в другие времена) монахах-ламаистах: «Монахи переглянулись между собой, и на их губах заиграла чуть заметная усмешка (выделено нами — В. А.). О, эти хитрые пройдохи прекрасно знали истинную природу своих богов!» («Таинственный город. Очерки Тибета для юношества»). Порой бывали случаи «нечестивого» игнорирования римлянами, даже самыми высокопоставленными, рекомендаций авгуров. Так, один римский флотоводец приказал выбросить за борт клетку со «священными курами», клевавшими, по мнению авгуров, предложенное им для гадательных целей зерно «не так, как следовало», в чем гадатели усмотрели «зловещее предзнаменование». Не зря древний мудрец учил, что лишь тот человек свободен от всех зол, для которого не существует ни предсказаний, ни сновидений, ни примет. Тем не менее, даже вольнодумец и скептик Гай Юлий Цезарь, в силу занимаемой им жреческой должности, не мог пренебрегать совершением положенных ему по этой должности обрядов (хотя нередко намекал на свое подлинное к ним отношение). Слишком сильна была власть традиций…

Храм богини Весты в Риме (современный вид)

У Весты — римской богини домашнего очага (аналога греческой Гестии) было шесть жриц — весталок. Все они происходили из знатнейших родов и обязаны были в течение своего тридцатилетнего служения соблюдать обет не только безбрачия, но и целомудрия. Весталок, утративших девственность, погребали заживо. Главной обязанностью весталок было хранение и поддержание вечного, неугасимого священного огня в круглом храме их богини близ Бычьего рынка (лат. Forum Boarium). Несмотря на трудности служения богине, принадлежность знатной девушки к числу весталок обеспечивала не только ей самой, но и ее семье огромные авторитет, почет и уважение. Каждой весталке полагался для охраны и сопровождения свой ликтор[40]. Возглавлявшая весталок «Великая Дева» (лат. Virgo Maxima), обладала привилегией и правом миловать осужденных на казнь преступников. И порой пользовалась этим правом. В то же время целомудренные «монахини» Весты, скромно восседая на своих почетных местах в амфитеатре, во все глаза следили за кровавыми перипетиями происходивших у них на глазах гладиаторских «игр», обращая большие пальцы своих нежных, ухоженных ручек книзу, осуждая на смерть поверженного на песок цирковой арены, но еще не добитого гладиатора, не испытывая к нему ни малейшей жалости… «Ваэ виктис!» Горе побежденным! Практически все слои античного рабовладельческого общества были тяжело больны этой кровожадной шизофренией, охвачены этим садомазохистским психозом, доводящим «квиритов»[41] до форменного исступления, но дававшим выход внутренней агрессии — и потому всемерно поощряемым властями предержащими, официально обосновывавшими необходимость «игр» необходимостью постоянно приучать римских граждан — защитников римских «алтарей и очагов» — к виду резни, ран, крови, трупов, поддерживая в них, таким образом, воинственный дух «доблестных предков»…

Салии со священными щитами

«Фламины» были жрецами конкретных римских богов. Трое из них, в том числе и «фламен диалис», пользовались особенным почетом и авторитетом.

Несколько особняком от римской жреческой магистратуры стояли архаические братства (возможно — пережитки древних земледельческих культов и эпохи шаманизма) — такие, как, к примеру, коллегия салиев (лат. «прыгунов» или «плясунов»). Эти жрецы-плясуны бога войны Маворса-Марса («палатинские салии») и его (вероятно, сабинского) двойника Квирина («квиринальские салии»), в чьи ряды допускались только патриции, во время ежегодных праздников в честь Марса и Квирина (отмечаемых в марте и октябре), без обуви, высоко подпоясанные, с покрытыми головами, торжественной процессией проносили по «Вечному Городу» двенадцать округлых щитов-анцилов или анкилов (имевших форму эллипса с выемками по бокам), под пение магического гимна и буйные военные (греки сказали бы — пиррические[42]) пляски, совершая дикие прыжки и высоко закидывая босые ноги. Этот древний обряд, сохранившийся с незапамятных времен, резко противоречил торжественной величавости отправления официозного государственного культа. Один из священных анкилов, вверенных попечению салиев, считался щитом самого бога Марса, упавшим с неба в руки второму римскому царю Нуме Помпилию во время опустошавшей Рим «моровой язвы» («пестиленции», то есть чумы или оспы, хотя, возможно — холеры или тифозной горячки). При этом некий громоподобный голос свыше объявил, что Рим будет пребывать владыкой мира, пока обладает этим щитом. Щит Марса стал палладием — то есть залогом процветания, побед и безопасности Римского государства. Чтобы подлинный анкил нельзя было определить и украсть, Нума Помпилий (между прочим — не абориген «семихолмного Рима», а «пришлый» — сабинянин[43] по происхождению) повелел изготовить одиннадцать его точных копий, отдав анкилы на хранение учрежденной им коллегии салиев, исповедовавших и отправлявших культ Марса-Квирина. Тексты священного песнопения салиев, дошедшие до эпохи Цезаря из тьмы веков, были давно уже непонятны никому из римлян (и даже известных знатоков древностей — этрусков).

В общем и целом жреческие должности были для большинства знатных римлян времен Цезаря (ибо только отпрыски знатных родов могли на них претендовать), за исключением, быть может, некоторых особо благочестивых ревнителей старины, всего лишь ступеньками карьерной лестницы. «Мужлан» Гай Марий (коему, в силу «худородства», самому о жреческой должности мечтать не приходилось) это прекрасно понимал, и, продвигая своего родовитого племянника в жрецы Юпитера, явно думал о его будущем «карьерном росте», имея на него большие виды и строя в отношении Цезаря большие планы.

9. «Испытание Суллой»

Одержав окончательную победу над «марианцами», Луций Корнелий Сулла счел за благо добиться от сената легализации своей власти. Естественно, сенат пошел «спасителю Отечества» от «разгула демократии» (выражаясь современным языком) навстречу — в то лихое время борьбы всех против всех головы не слишком прочно держались на плечах не только у «популяров», но и у самых отъявленных «оптиматов». Сенат объявил Суллу диктатором с неограниченными полномочиями на неограниченный срок (хотя до этого диктатор избирался сроком максимум на полгода), сделав его практически бесконтрольным и полновластным хозяином Рима (во всяком случае, формально).

В сущности, неограниченный диктатор Сулла стал царем, пусть даже и не коронованным. Этот некоронованный, но самовластный царь «Вечного Города» опирался, во-первых, на сто двадцать тысяч (!) своих ветеранов-«контрактников», которых, с помощью сената, обеспечил земельными владениями на Апеннинском полуострове (за счет не только конфискованных диктатором поместий жертв осуществленных Суллой массовых репрессий, но и отчужденного в пользу «сулланских» ветеранов земельного фонда италийских городов — надо думать, с молчаливого согласия последних, хотя, возможно, их