Кладбище ведьм - Александр Матюхин

Создавалось ощущение, что кур здесь держали недавно. Но Грибов мог поклясться, что Зоя Эльдаровна зарубила последнюю, когда Наташе исполнилось одиннадцать. Они отмечали день рождения здесь — дочка настаивала. Грибов был с ними. Теща нахваливала жирный, вязкий бульон, приговаривая, что не зря прикончила последнюю птицу в доме. Одни хлопоты от этих кур…

В одном из гнезд что-то лежало. Грибов подошел ближе. Что-то черное, овальное, крохотное. Камень? Яйцо! По форме точно — яйцо! Осторожно дотронулся, ожидая чего угодно, только не теплой шероховатой поверхности… Будто кто-то недавно сжег это яйцо до черноты и положил сюда.

В другом гнезде лежали еще яйца, штук пять, горкой, одно на одном. Черные, с чешуйками гари или копоти по бокам. Грибов сделал несколько шагов, вглядываясь в гнезда — и в каждом обнаружил еще по несколько яиц.

Кто их сюда положил? Зачем?

Теплые бока, несмотря на мороз (в курятнике едва ли было больше нуля градусов), легкий запах гари вокруг. Яйца лежали в пучках соломы, прикрытые высохшими листьями, в паутине желтоватых хрустящих веточек хмеля. Много их здесь было, почерневших, сожженных. Грибов взял одно, повертел, ощутил хрупкую тонкость подгоревшей скорлупы. Если сжать сильнее, то яйцо треснет и развалится. А что внутри? Желто-белая слизь, которая прилипнет к пальцам, дурно пахнущая, скользкая, мерзкая. Грибова передернуло от внезапных ярких эмоций. Он поспешно вернул яйцо на место.

В щели, сквозь плохо подогнанные доски свет проникал косыми рваными полосками, как сквозь жалюзи. Оставлял на полу линии-тени. В какой-то момент тени эти дрогнули и увеличились, будто кто-то прошел с обратной стороны. На полу возник четкий человеческий силуэт, застыл на секунду и растворился.

— Постойте! — вырвалось у Грибова. Он развернулся и бросился к двери. Под ногами хрустела солома. Выбежал в кухню, из нее на улицу, в морозный воздух.

С прозрачно-голубого неба сыпались снежинки. Ветер гонял по оледенелому бетону горки мелкого снега. Грибов бросился было за кухню, к огороду, но внезапно увидел, что за соседским забором кто-то стоит.

Забор был сеточный, покосившийся, держался на редких металлических столбах, тянувшихся вправо и влево. Еще была калитка в металлической оправе, и на калитке, к слову, тоже оказался приклеен лист, на котором кто-то нарисовал прямоугольник с точкой. Края листа трепетали от ветра.

Упершись руками в варежках о калитку, с обратной стороны стояла девушка.

Девушка была молодой, лет двадцати пяти, а то и меньше. Одета в длинное коричневое пальто с большими темными пуговицами и пуховым воротом. На голове платок, а на ногах сапожки. Худые щечки раскраснелись от мороза. Губы тонкие, нос острый. Симпатичная, в общем. Из той породы девушек, которых сразу не замечаешь, а уж если заметишь — сложно отвести взгляд.

— Сочувствую вашей утрате, — сказала девушка негромко.

Грибов пожал плечами. За забором был хорошо виден соседский огород, занесенный снегом. То тут, то там среди пушистых белых сугробов торчали карликовые деревца. Справа и позади от девушки, метрах в трех, стоял дом из красного кирпича, одноэтажный, старенький. Грибов заметил деревянное крыльцо, невысокую дверь, обитую потрескавшимся дерматином. На крыльце стояло ведро с тонкой гнутой ручкой.

— Это вы там сейчас?.. — спросил Грибов, кивнув головой.

— Что?

— Вы заходили?

— Куда?

— Во двор. Сюда, во двор.

— Не имею такой привычки.

— Простите, я видимо… — Грибов ощутил сильную неловкость, убрал руки в карманы и замолчал.

— Передайте Надежде, что у нее была хорошая мать, и на нее никто не держит зла, — внезапно сказала девушка.

— Я передам, — кивнул он. — А вы были знакомы?

— Один раз виделись. Мельком.

Еще один вопрос едва не соскочил с кончика языка: а зачем кому-то держать зло на Зою Эльдаровну? Но женщина, коротко кивнув, развернулась и пошла по тропинке.

Грибов постоял немного, наблюдая, потом вернулся во двор. Его собственные следы стремительно исчезали под снегом. Колючий ветер напомнил о том, что Грибов забыл надеть шапку.

Дверца летней кухни поскрипывала. Грибов взялся за нее рукой, размышляя, следует ли вернуться в курятник, потом сам же удивился этой мысли. Ну, лежат так сгоревшие яйца, и что? У Зои Эльдаровны была странная жизнь. Деревенская ведьма, как-никак. Мало ли что еще можно найти в её доме? Почему-то вспомнилась старая поговорка: «Не хочешь найти неприятностей — не ищи их!». Мудрый человек сказал, не иначе.

Он заметил ещё какое-то движение. Дверь в дом неожиданно отворилась и на крыльце показался Алексей Крыгин собственной персоной.

— Я вас ждал, если позволите, — радостно сообщил он. Ветер растрепал его жиденькие волосы. — Заходите, заходите скорее, не мёрзнете!

Грибов торопливо поднялся на крыльцо.

Крыгин посторонился, пропуская, закрыл дверь. В глубине, у газовой плиты, стоял ещё один человек — высокий, сутулый, одетый в длинное серое пальто с поднятым воротом. Грибов разглядел только длинный нос и большие чёрные очки.

— Вы что здесь делаете? — первым делом спросил он, поворачиваясь к Крыгину.

Тот пожал плечами и сбивчиво заговорил.

— Мы же с вами обсуждали. Порча, мой дорогой, порча в полный рост! Если не действовать прямо сейчас, то мало ли что может случиться. Знаете, как с клопами? Одного зацепите в лесу, принесёте в дом и всё — через пару недель у вас полные комнаты кровососущих тварей, и никуда от них не деться… Курите?

Он суетливо выудил из кармана серебристый портсигар. Грибов отказался.

— Я, впрочем, тоже не курю, — сказал Антон Александрович, поглаживая ладони. — Не то, чтобы за здоровый образ жизни, но к сигаретам равнодушен. Не понимаю смысла. Успокоиться хотите? Так есть же множество других способов! Ванну принять, например, или, если изволите, водочки грамчиков сто или даже сто пятьдесят, — он помолчал. — Вот, говорят, Цыган, Цыган. А я не верю.

— Простите?

— Цыган варил лучший самогон в Ленобласти, — продолжил Антон Александрович. — Если бы я имел власть, реальную власть, вы понимаете, то я бы на его самогонный аппарат поставил бы акцизную марку. Это же знак качества! Каждая свадьба или похороны в Шишково — самогон Цыгана. Недорого, качественно, успокаивает. Нет, не верю я, что человек, который так прекрасно варил самогон, мог взять и ударить кого-нибудь топором по голове.

— Никто их не убивал, — подал голос сутулый в плаще. Говорил он хрипло и медленно, будто выталкивал слова откуда-то из глубины прокуренной глотки.

Грибов повернулся к нему:

— То есть, несколько ударов топором по голове — это не убийство? Несчастный случай? Как в хорошем анекдоте.

— Кто-то навёл порчу, — продолжил сутулый, глядя Грибову в глаза, не моргая. — Я чувствую здесь много, много нехорошей энергии. Ваша тёща всё равно бы погибла. Простите.