Единственная - Стефани Лоуренс

Именно та скорость, с которой сыпались вопросы, открыла Пенни глаза. Обсуждение братьев Эссингтон было в самом разгаре, когда Пенни сообразила, что к чему, и решительно сжала губы во второй раз.

На это он небрежно пожал плечами, словно хотел сказать: «Чего же ты еще ожидала»? С нее достаточно.

Пенни швырнула на стол салфетку и поднялась. Он, правда, гораздо медленнее, последовал ее примеру.

– Прошу меня простить, я, пожалуй, лягу в постель, – процедила она.

Чарлз учтиво проводил ее до двери и, взявшись за ручку, помедлил и взглянул на нее. И выждал, пока она наберется храбрости и взглянет ему в глаза.

– Повторяю: это не игра, Пенни. Мне нужно знать. Как можно скорее.

Их разделяло не больше фута. Даже несмотря на то что голова привычно закружилась, она отлично распознала выражение его глаз. Он не шутил. Правда, и не пытался обвести ее вокруг пальца, надавить или очаровать. Чарлз был честен с ней, и она это оценила, тем более что встреча в саду показала, какой чувственной властью он над ней обладает.

Страшно подумать, что будет, если он захочет этой властью воспользоваться.

Откинув голову, она изучала его лицо. И еще раз утвердилась в своих выводах. Очевидно, он твердо решил не будить тени прошлого, забыть о том притяжении, которое все еще существовало между ними, чтобы сломить, преодолеть, растоптать ее сопротивление и волю.

Он и вправду честен с ней. Только он и она: совсем как когда-то.

Тронутая, чувствуя, как рвется сердце, соблазненная возможностью вернуть прежнюю дружбу и откровенность, она положила руку ему на плечо.

– Я все скажу. И ты это знаешь. Но еще рано. Мне нужно немного подумать.

Он внимательно оглядел ее, прежде чем наклонить голову.

– Только если совсем немного. Увидимся утром.

Она кивнула на прощание и стала подниматься по лестнице.

Чарлз проводил ее глазами, прежде чем направиться в библиотеку.

Они увиделись поздно ночью.

После трехчасового бдения над справочником, в глаза словно песка насыпали. Он изучал связи Эмберли в министерстве иностранных дел, а потом безуспешно искал местных жителей со связями в этом же или других министерствах, пытаясь определить, кого может защищать Пенни.

Наконец Чарлз потушил лампу и поднялся к себе, как раз когда часы пробили половину двенадцатого.

Остановившись на площадке, он привычно оглядел большой витраж с изображением герба Сент-Остеллов. Дождь выбивал стаккато по стеклу; тихо завывал ветер. Словно сама природа призывала к жизни давно похороненные невинность и необузданность юности, звала, искушала, терзала…

Цинично усмехнувшись, он свернул влево, не к своей спальне, как ранее намеревался, но к вдовьей дорожке, специальной огороженной платформе на крыше, где жены рыбаков обычно ждали своих мужей, возвращавшихся с моря.

Вдовья дорожка в Эбби представляла собой вымощенную камнем галерею длиной тридцать футов с видом на дельту Фауи и огражденную резными перилами. Даже глубокой ночью, когда луна была затянута тучами, вид был великолепный, неотразимо захватывающий. Напоминание о том, насколько незначительную роль играет человечество в планах природы.

Его ноги сами знали путь. Благодаря годам тренировки ступал он бесшумно.

Чарлз остановился у открытой арки, откуда начиналась дорожка; Пенни уже была там. Сидела на каменной скамье у дальней стены, опершись локтем о перила, положив подбородок на руку, и смотрела на дождь.

Было довольно темно, и он едва различал бледный овал ее лица, слабый отблеск светлых волос, элегантные линии светло-голубого платья, темные переливы бахромы на шали. Каким-то чудом на нее не попадали капли дождя.

Она его не слышала.

Он поколебался, вспоминая другие дни и ночи, когда они тоже приходили сюда, часто вдвоем – и никого больше. Но сейчас она попросила время подумать.

Пенни повернула голову и взглянула на него.

Чарлз не шевелился, но она знала, что он здесь. На ее взгляд, он был всего лишь еще одной тенью в темноте: если бы он не смотрел на нее, она никогда бы не поняла…

Он так и не подошел. Ощутив его колебания, она отвернулась.

– Я еще ничего не решила, так что не спрашивай.

– Я просто не знал, что ты здесь.

Он считал, что она ушла к себе. Да и как он мог предположить, что она поднимется на крышу?

Она промолчала, ничуть не взволнованная его присутствием: он был слишком далеко, чтобы пробудить в ней знакомые ощущения. Значит, пусть стоит…

И она знала, почему он здесь: по той же самой причине, что и она.

Правда, она попыталась определить, каким будет его следующий вопрос, но и тут он ее поразил:

– Ты совсем не удивилась, узнав, что я был шпионом. Почему?

Пенни невольно улыбнулась.

– Помню, когда ты вернулся к похоронам отца. Твоя мать была… не просто счастлива тебя видеть… но глубоко благодарна. Полагаю, я уже тогда что-то заподозрила. И она в твоем присутствии постоянно переходила на французский, куда чаще, чем обычно. Кроме того, ты давал такие уклончивые ответы, когда спрашивали, в каком ты полку, где расквартирован, в каких городах бывал, в каких битвах участвовал… а ведь раньше был очень откровенен и часами рассказывал всякие истории. На этот же раз всячески избегал говорить о себе. Окружающие относили это за счет скорби по отцу, – пояснила она и, помолчав, добавила: – Только не я. Если бы ты хотел скрыть горечь, наоборот, стал бы без умолку говорить и смеяться.

Последовало долгое молчание.

– Значит, всего лишь на таком шатком основании… – пробормотал он.

– О нет, – рассмеялась она. – Тогда я еще ничего не поняла. Но зато в следующий раз…

– На похоронах Фредерика.

– Да…

Воспоминания о том времени сжали болью сердце.

– Ты опоздал… и прибыл как раз в тот момент, когда викарий уже начинал службу. Дверь церкви была распахнута. Народу набилась уйма, но центральный проход был пуст, чтобы люди могли видеть неф. О твоем появлении возвестила твоя тень. Солнце светило так ярко, что она протянулась почти до гроба. Мы все обернулись. Ты стоял в дверях на фоне желтого сияния, высокая драматичная фигура в темном длинном пальто.

– Очень романтично! – фыркнул он.

– Нет, как ни странно, ты совсем не казался романтичным.

Пенни снова обернулась. Он по-прежнему стоял в арке, прислонившись к стене. Она едва могла различить его профиль, но не выражение лица.

– Ты был… напряжен. Почти пугающе напряжен. И не видел никого, кроме своей семьи. Направился прямо к родным… и стук каблуков отдавался эхом от стен.