Каин - Жозе Сарамаго

Каин не знает, где он и куда везет его осел — по одной из стольких дорог прошлого, или, может быть, по узкому пути грядущего, или же все еще по какой-то тропке настоящего, покуда еще непознанного и неведомого. Глядит на выжженную почву, на шипастые колючки, на редкие травы, до хруста иссушенные солнцем, но вокруг, в этих неприветливых местах, и не видно ничего, кроме выжженной почвы, шипастых колючек, иссушенных трав. Ни следа дорог, отсюда можно, наверно, прийти куда угодно или никуда не прийти, и все это похоже на то, как если бы судьба либо обновлялась, начинаясь сызнова, либо решала обождать более благоприятного случая обозначиться. Осел идет твердым шагом, так, словно знает куда, идет, как будто взял след — следы, то возникающие, то пропадающие, сандалий, копыт или босых ступней, — в который надо постоянно и внимательно всматриваться, чтобы не пришлось брести вспять, воображая, что стремишься вперед, чтобы не кружить, а руководствоваться полярной звездой. И каин, некогда начинающий земледелец, затем — глиномес, сделался ныне прилежным следопытом, который, даже пребывая в неуверенности, старается не потерять нить, связующую с тем, кто проходил здесь раньше, и неважно, обрел ли он, нет ли, место, чтобы остановиться и сказать самому себе: Пришел. Каин зорок, спору нет, но все же не столь зорок, чтобы разглядеть среди множества знаков и следы, оставленные им самим, увидеть, как приволакивалась здесь онемевшая от усталости нога. Да, каин проходил здесь, сомнению не подлежит. И окончательно он убедится в этом, когда внезапно предстанут ему развалины той лачуги, которая в оны дни спасла его от дождя, а теперь ни от чего укрыть не может, ибо уже и остатки крыши рухнули теперь, а развалившиеся стены по прошествии двух или трех зим окончательно врастут в землю, из которой когда-то поднялись, смешаются с нею, сами станут землей, вернувшейся в землю, прахом среди праха. Отныне осел пойдет только туда, куда его направят, прошло то время, когда был он единственным вожатым на этом пути, а, впрочем, может быть, и нет, и вообразим, что если ему предоставят идти, куда хочет, память о прежней конюшне может оказаться столь могущественна, что направит его в тот город, откуда когда-то, уже невесть сколько лет назад, вышел он с этим человеком на спине. Что же касается каина, то, разумеется, и он не забыл, какая дорога ведет ко дворцу. И когда войдет туда, ему по силам будет изменить курс, отринуть все настоящие времена, что ожидают его и до, и после сего дня, и воротиться в прошлое хоть на день, на два, может быть, больше, но уж точно — не на весь отпущенный ему в этой жизни срок, потому что его судьба еще только решается, о чем в свое время будет известно и поведано. А сейчас он слегка прикоснулся пятками к бокам осла, ибо впереди лежит дорога, которая приведет его в город, и какое бы вино по случаю встречи ни налили ему, нужно будет выпить его. Когда глядишь на город вблизи, кажется, будто он не сильно разросся — прежние домишки, приплюснутые собственной тяжестью, прежние кирпичи, и разве только дворец вздымался над бурой массой старых построек, а при въезде на площадь, как и предписано правилами подобных повествований, вывернул из-за угла прежний старик с прежними овцами на одной веревке. Где пропадал, надолго ли к нам, спросил он каина. А ты все небо коптишь, не помер еще, отвечал тот неучтиво. Я буду жив, доколе живы эти овцы, я и на свет-то, наверно, рожден был смотреть за ними, следить, чтоб не сжевали веревку, на которую привязаны. Других ждала доля потяжелей. Это ты о себе. В другой раз тебе отвечу, а сейчас спешу. Кто-нибудь ждет тебя, осведомился старик. Не знаю. Я побуду здесь, посмотрю, выйдешь ты из дворца или останешься. Пожелай мне удачи. Для этого хорошо бы сначала узнать, что для тебя будет лучше. Этого я и сам не знаю. А о том, что лилит родила, знаешь. Ну да, когда я уходил отсюда, она ждала ребенка. Так вот знай, родила сына. Прощай. Прощай. Не дожидаясь, пока ему это прикажут, осел направился к дверям дворца и там остановился. Каин сполз с седла, отдал поводья подоспевшему невольнику и сказал ему: Есть кто-нибудь дома. Госпожа. Доложи, что к ней посетитель. Авель, тебя зовут авель, я отлично помню тебя, пробормотал тот. Ступай, не мешкай. Невольник поднялся по лестнице и вскоре вернулся в сопровождении мальчугана лет девяти-десяти на вид. Это мой сын, подумал каин. Невольник знаком пригласил его за собой. Наверху стояла лилит, такая же красивая и обольстительная, как и раньше. Я знала, что ты придешь сегодня, и потому оделась так, чтобы понравиться тебе. Кто этот мальчик. Имя ему — енох, он твой сын. Каин одолел несколько ступеней, отделявших его от лилит, схватил ее протянутые к нему руки, потом стиснул в объятии. Он слышал ее дыхание, ощущал, как трепещет ее тело, и когда она сказала: Вернулся, только и смог ответить: Да. По ее знаку невольник увел мальчика, оставив их наедине. Пойдем со мной, сказала она. Вошли в прихожую, и каин заметил, что там еще стоят топчан и табурет, сужденные ему десять лет назад: Как же ты догадалась, что я приеду, если я сам не знаю, как оказался в здешних местах. Никогда не спрашивай меня, как узнала я то, о чем говорю, потому что не сумею ответить тебе, но, проснувшись утром, я сказала: Сегодня он вернется, и сказала для того, чтобы ты услышал, и оказалась права, ты здесь, хоть я и не подумаю спрашивать тебя, надолго ли. Я только что приехал, хорошо ли сейчас говорить о том, когда уеду. А зачем ты приехал. Это длинная история, ее не расскажешь вот так, стоя в дверях. Не хочешь стоя в дверях, расскажешь лежа на ложе. Они вошли в спальню, где ничего вроде бы не изменилось, как будто память каина за время долгой разлуки не поменяла одно за другим все воспоминания, чтобы нечему ему было удивляться сейчас. Лилит начала раздеваться, и оказалось — время не властно и над ее телом. Тогда каин спросил: А ной. Он умер, ответила она спокойно, не дрогнув голосом, не отведя глаз. Ты убила его, снова спросил каин. Нет, ответила она, я же пообещала тебе, что не убью, и сдержала слово, он умер своей смертью. Тем лучше, сказал каин. Город тоже зовется енох, напомнила лилит. Как и мой сын. Да. А кто дал ему это имя. Кому. Городу. Ной. А почему он назвал город именем сына, не им зачатого. Сам не сказал, а я не спросила, ответила лилит, уже лежа в постели. А когда умер ной. Три года назад. Иными словами, целых семь лет был он в глазах всех отцом еноха. Все здешние знают, что отец его ты, хотя, конечно, теперь только старики помнят, как это было тогда, да как бы ни было, и родного сына ной не мог бы любить больше. Он не похож на того, которого я знал, кажется, что это два разных человека. В каждом из нас уживаются разные люди, ты ведь тоже — и каин, и авель. А ты. А во мне — все женщины, сколько ни есть их на свете, и все имена их — мое имя, отвечала лилит, а теперь поспеши, дай мне проведать твое тело. За десять лет у меня не было другой женщины, сказал каин, укладываясь рядом. А у меня — другого мужчины, сказала лилит, улыбаясь лукаво. Это правда. Нет, лежал здесь кое-кто, было их немного, потому что они мне были несносны, и всегда хотелось перерезать им глотку в миг, когда они достигали полноты блаженства. Что ж, благодарю тебя за откровенность. Тебе я не солгу никогда, сказала лилит и обняла его.

Когда унялись страсти, когда с большой лихвой возмещена была долгая разъединенность этих тел, пришел миг привести в порядок прошлое. Лилит еще раньше спросила: Зачем ты пришел, и тогда еще каин сказал, что не ведает, как попал сюда, и потому, когда вопрос прозвучал иначе: Что ты делал все эти годы, ответ был таков: Я видел то, что еще не произошло. Иными словами, провидел будущее. Я не провидел его, я побывал в нем. Никто не может оказаться в будущем. Тогда не будем называть его будущим, назовем другим настоящим, другими настоящими. Не понимаю. Мне и самому поначалу большого труда стоило понять это, но потом увидел, что если я побывал там, а я и в самом деле побывал, то побывал в настоящем, а то, что было грядущим, исчезло, и завтра стало сегодня. Никто не поверит тебе. Да я и не собираюсь никому больше рассказывать. Плохо, что не прихватил в виде доказательства что-нибудь вещественное оттуда, из этого твоего настоящего времени. Настоящих времен было несколько. Ну, например. И тогда каин рассказал лилит, какой случай вышел с человеком по имени авраам, которому господь приказал принести сына в жертву себе, потом — про высоченную башню, построенную людьми, чтобы добраться до неба, и разрушенную дуновением господних уст, потом про город, где мужчины во исполнение плотских желаний избирали мужчин, за что господь огнем и серой истребил всех жителей его, не пощадив и невинных младенцев, еще не знавших, чего бы им пожелать в будущем, рассказал потом, как пострадали многие и многие из-за того, что люди, во множестве собравшись у подножья горы синайской, сделали себе златого тельца и стали поклоняться ему, и про город мадианитян, дерзнувший убить тридцать шесть воинов из рати, именуемой израильской, за что все население, от мала до велика, было истреблено без пощады, и про другой город, называемый иерихон, стены которого пали при звуках труб, сделанных из бараньих рогов, а сам он со всеми жителями своими до последнего человека, молодого ли, старого, мужеского или женского пола, а равно и со всеми волами, ослами, овцами был уничтожен. Вот это я видел, прибавил каин, это и еще многое другое, о чем рассказать не могу за неимением должных слов. Ты в самом деле считаешь, будто все, что ты мне рассказал сейчас, произойдет в грядущем, спросила лилит. Вопреки тому, как принято считать, будущее уже записано, просто мы не умеем прочитать страницу с этой записью, ответил каин, спрашивая сам себя, откуда это взялась у него в голове такая дерзновенная мысль. А как, по-твоему, почему именно ты был избран, чтобы прожить и испытать все это. Не поручусь, что был избран, но что-то я теперь знаю, что-то должен был усвоить. И что же. А то, что господь наш, творец всего сущего, создатель неба и земли, — безнадежный безумец. Как ты смеешь говорить такое про господа бога. Да потому что только безумец, не ведающий, что творит, может признать за собой вину за гибель сотен тысяч людей и вести себя после этого так, словно ничего не случилось, а если это не безумие в самом точном смысле слова, то, значит, простое и чистое злодейство. Бог не может творить зло, иначе он не будет богом, а для зла у нас есть дьявол. Даже самому коварному и свирепому демону не придет в голову сказать отцу — зарежь и сожги своего сына — и для того лишь, чтобы проверить крепость его веры. Я не узнаю тебя, ты не похож на того, кто раньше спал на этом ложе, сказала лилит. Видела бы ты, что видел я, вот хоть младенцев из содома, обугленных небесным огнем, тоже едва ли осталась бы прежней. Что это за содом такой, спросила лилит. Город, где мужчины предпочитали женщинам мужчин. И из-за этого погибло так много людей. Не так много, а все, все до единого, ни один не выжил, ни одна душа не спаслась. И женщины, которыми пренебрегали эти мужчины, тоже, осведомилась лилит. Да. Бедные женщины, вечно у них в чужом пиру похмелье. Да, знаешь ли, невинные уже привыкли платить за грешных. В самом деле, господь странно понимает справедливость. Понимает как тот, кто никогда не имел ни малейшего понятия о том, каково может когда-нибудь стать человеческое правосудие. А ты имеешь, спросила лилит. Я всего лишь каин — тот, кто убил брата и за это преступление несет кару. Замечу, кстати, не слишком-то суровую, как бы вскользь сказала лилит. Ты права, мне ли отрицать это, но все же главную ответственность несет бог, тот, кого мы называем господом. Ты не был бы сейчас здесь, если бы не убил авеля, и давай в себялюбии своем думать, что одного без другого бы не было. Я прожил отпущенное мне, а то, что убил брата, и то, что сплю с тобою, — суть следствия одной и той же причины. Какой же. Да той, что мы в руках у господа или у судьбы, которая не есть ли всего лишь еще одно его имя. Ну а что намерен делать теперь, спросила лилит. Это зависит от того. От чего. Если смогу когда-нибудь стать хозяином себя самого, и кончится когда-нибудь этот переход из времени во время, совершаемый без всякого участия моей воли, — стану жить жизнью, которую принято называть нормальной, жизнь, какой живут все остальные. Не все, далеко не все, ты женишься на мне, мальчик у нас уже есть, и этот город — наш, а я буду верна тебе, как верна кора дерева его стволу. Но если выйдет иначе, и моя судьба останется прежней, и, куда бы ни занесло меня, я должен буду переходить из времени во время, и мы с тобой никогда не сможем с уверенностью смотреть в завтра, ну и потом. Что, спросила лилит. И потом я чувствую, что был какой-то смысл в случившемся со мной, что-то это да значило, и потому я не имею права останавливаться на полпути, пока не пойму, чтó. Это значит, ты не останешься и на днях уйдешь, спросила лилит. Да, полагаю, так и будет, если я рожден, чтобы прожить нечто иное, должен буду знать, что и для чего. Что ж, тогда не станем терять время, его не много у нас, сказала лилит, иди ко мне. Обхватив друг друга, они, целуясь, стали кататься по кровати то в одну сторону, то в другую, и, когда каин, оказавшись сверху, приготовился проникнуть в лилит, она вдруг сказала: Метка у тебя на лбу стала больше. Намного, спросил каин. Нет, не очень. Порою мне кажется, что она вырастет, увеличится, расползется по всему лицу и по телу, и я стану чернокожим. Вот только этого мне и не хватало, расхохоталась лилит, но смех ее тотчас сменился сладостным стоном, когда каин единым толчком пронизал ее до глубины естества.