Румия - Виктор Владимирович Муратов

вечер до самого отбоя ребята обсуждали концерт, повторяли самые интересные места.

— Это что, а вот как усатый-то. А балет. Вот сила!

— Та шо там балет, — недовольно бурчал Мишка. — Якась лебединая озера. И шо цэ за озера? Выйшлы якись полуголы девчата и ну ногами голыми дряцать. Тьфу!

И только двое из пятой группы не принимали участия в споре. Сашка равнодушно слушал ребят, машинально всем поддакивал. Даже Спирочкину. Мысли его были далеки от спора, от концерта. Он еще не видел Бориса. И куда только ни заглядывал: и в класс, и в красный уголок, и в спальню, и даже в укромное местечко курцов, за уборной, — Цобы нигде не было.

Так он и не смог отыскать его. Не удрал ли? Лишь к самому отбою пришел Цоба, сел на койку, молча уставился в пол.

— Ты почему не раздеваешься? — спросил его Сашка.

— Да так… — уклончиво ответил Борис. — Неохота спать.

— И мне не спится что-то, — проговорил Сашка, присаживаясь на краешек Борькиной койки.

«С чего же начать?» — думал он.

— Здорово сегодня артисты, — наконец сказал Сашка. — Один смешной такой…

Борька молчал.

— Ты что, Цыган, и вправду бежать собрался?

Цоба не ответил.

— Ну чего же ты молчишь?

— А я петь не умею, спел бы.

— Брось, Цыган, прикидываться. Для чего гроши припас?

Борька резко вскинул голову:

— А ты подследил? В сыщики записался?

— Не следил, а знаю. Гимнастерки продал?

— И про это знаешь? В милиции бы тебе служить. Зря время в Румии переводишь.

— И от меня скрыл. Эх ты! К тебе с душой, а ты…

— Честный стал? Забыл, как вместе на толкучке шмутки продавали? Как вино пили — забыл?

Но Сашка, не обращая внимания на эти упреки, продолжал тем же тоном:

— Что угодно… а тут у своих. Как же это, а, Борька?

Цоба промолчал.

— Словом, вот что, — решительно заговорил Качанов. — Завтра Игорь соберет группу, а ты перед всеми признаешься.

— Так вот оно что? — прищурился Цоба. — Ты с этим гвардейцем-европейцем сговорился на концерте, и теперь решили меня оба за рога взять? Так, детка. Но дулю вам, вот. — Цоба сложил кукиш и поднес его к носу недавнего друга. — Знайте, гвардейцы, ничего я не брал. Денег у меня нет. Не докажете. Все, мотай отсюда.

Потом откинул одеяло и уже громко сказал:

— Давай, давай, Качан, с гвардейцами сподручнее. Старайся: авось и тебе какую медалишку дадут.

— Ну и черт с тобой! Можешь проваливать, балда!

Расстроенный неудачной беседой, Сашка медленно прошлепал босыми ногами к своей кровати.

«И почему так, — думал он. — Ведь хорошего хотел, а он чуть не с кулаками. Вот и убеди его». Сашка тяжело вздохнул и принялся разбирать постель.

Ночью Цоба убежал из училища.

ПЯТАЯ «НЕПРОМОКАЕМАЯ»

В класс пятой группы словно ворвался вихрь. Сашка забарабанил по парте марш. Кто-то сделал стойку, с силой трахнув в стенку ногами. Трулюлюкал что-то даже медведь Потапенко. Сырбу выбивал «яблочко». А Спирочкин взобрался на парту и орал что было силы:

— Пацаны, ша! Сейчас к нам пожалует долгожданный мастерище — наш и папа, наш и мама. Слава, слава токарищу токорящему! Ура!!!

— Ур-р-р-ра! — гремело в классе.

Дверь открылась, вошел директор, за ним — мастер. Туш оборвался. Спирочкин загремел с парты. Сырбу еле успел подняться после глубокой присядки. Сквозь облака пыли на мастера уставились с раскрасневшихся потных физиономий двадцать пять пар пытливых глаз.

Мастер быстрым движением подкручивал острые усы. Весь он был узенький, сухой и маленький. Одет в серый офицерский плащ без погон. На ногах начищенные сапоги. Мастер хитровато прищурился, изучающим взглядом маленьких черных глаз обвел своих новых, возбужденно дышавших питомцев. Наконец, как бы подводя итог своему осмотру, коротко бросил:

— Ну что ж. — Затем повернулся к директору и о чем-то с ним зашептался. Павел Андреевич вышел из класса.

«На кого он похож?» — напрягал память Сашка. Ему казалось, что где-то он уже видел эти озорные, с хитроватым прищуром глаза, тонкий, чуть с горбинкой нос, пышные усы, кажущиеся необычайно большими на маленьком твердом лице. «Чапай! — вдруг вспомнил Сашка. — Точно, Чапай, только папахи и бурки нет».

Еще раз оглядев ребят, мастер запоздало поздоровался. Ему дружно ответили: «Здрасте!»

— С сегодняшнего дня я буду у вас вести токарное дело, — будто стесняясь, пояснил он. — Зовут меня Владимир Иванович, фамилия Набокин.

— А меня — Аркашкой, — послышался с последней парты голос Спирочкина.

Владимир Иванович приподнял узкий подбородок, мельком глянул в лицо Помидора и, не обращая внимания на реплику, продолжал:

— До войны работал на заводе Ростсельмаш в Ростове-на-Дону, токарем. Делал комбайны. На фронте командовал батальоном десантников. Погоны снял месяц назад. Профессию свою люблю. Думаю, и вы полюбите.

— А почему комбайны не поехали делать? — послышался вопрос с последней парты.

И опять Владимир Иванович не ответил Спирочкину. Он нахмурился, промолчал.

— Когда на станках будем работать? — спросил Сашка.

— Станки уже идут. Сейчас ремесленники Зеленодольска шлют нам в подарок три токарных станка. Правда, они устаревшей конструкции, но что делать. Поработаем пока на них. А скоро будет все: и Т-4 будут, и даже дипы. Вот какая петрушка.

— А мастер ничего, знающий, видно, — зашептались ремесленники.

— С одной стороны, скоро, а с другой — так и не сказал, — завертел своим носом-пуговкой Спирочкин. — Сухарь, видать. Привык на войне командовать. Как бы нас по-пластунски не заставил ползать.

— Заткнулся б, Помидор, — оборвал его Мишка Потапенко. — Сам на рога наскочил, та ще и пузырится. — И мечтательно продолжал: — Десантник! Ось гарно, мабуть, про войну шо расскажет?

Будущие токари с гордостью и даже с каким-то снисхождением посматривали теперь на учащихся из других групп. Старались будто ненароком завести разговор, похвалиться.

— И у нас теперь мастер есть. Заслуженный офицер и десантник. На Чапая похож. Скоро станочки придут, вот тогда…

— Посмотрим еще, — охлаждали их завистники. — Ишь расходились, непромокаемые.

— Это еще почему?

— Плащ-то у мастера вашего непромокаемый. Сегодня с завтрака шло под ним человек пять ваших. Сами окрестили. «Нам, кричат, теперь ничего не страшно. Мы непромокаемые». Так что очень даже к вам подходит. Не прогневайтесь уж.

А Сомов из группы электриков раздобыл где-то кусок грязноватой материи и смастерил из нее подобие парашюта. В столовой он поймал рыжего кота Прыську — обжору и любимца официанток. Взобрался с ним на крышу. К парашюту Сомов привязал кота и записку: «И я хочу быть токарем по салу».

Издав истошный вопль, Прыська полетел с высоты третьего этажа. Приземлился он сравнительно благополучно, только после падения долго стоял на месте,