После долгих дней - Светлана Еремеева

Однако через неделю после того, как Александр прибыл в Багдад, Адриана сообщила по телефону, что ее отправляют на месяц помощником специального корреспондента газеты «Мир политики» Шарля Бонне в Косово. По голосу было понятно, что девушка счастлива. Ее приняли на работу в одно из крупнейших парижских изданий, и она, переполняемая инициативой, так и рвалась в самую пучину событий. Александр попытался переубедить любимую, напомнив, что Адриана дала слово прилететь в Ирак, чтобы освещать ход экспедиции, но удерживать ее было бесполезно. Ее мечта стать знаменитой журналисткой и писательницей сбывалась, она прекрасно устраивала газету как специалист, знающий сербский язык, а также живший с рождения в Косово, в Звечане, то есть знакомый с ситуацией детально, не понаслышке. Адриана рассматривала эту поездку как прекрасный трамплин для будущей карьеры, а также как возможность помочь своим землякам не пустыми сожалениями, которые она ежедневно высказывала друзьям, сидя на террасах кафе, а конкретным делом. Адриана понимала, что, надев каску и бронежилет, она будет, полусогнувшись, передвигаться по окопам, видеть, как взрываются дома и целые кварталы городов, ей придется прятаться в бомбоубежищах, но ее это не останавливало. Она хотела работать, хотела, как ей тогда казалось, помогать людям.

Через пять дней после разговора с Александром Адриана вместе с фотографом и спецкором улетела на специальном военном самолете в Косово. Еще через неделю Александр, приезжая в Багдад за продовольствием, заходя в чайные, чтобы передохнуть и укрыться от зноя, мог читать в газете «Мир политики», позаимствованной во французском консульстве, репортажи того самого спецкора Шарля Бонне, и каждый раз он подолгу смотрел на знакомое имя в конце статьи: Шарль Бонне, Адриана Божович и фотограф Филипп Нуар. Статьи изобиловали фотографиями косовских албанцев, пострадавших от преступных действий правительства Милошевича. Это были душераздирающие картины лагерей, из-за железной сетки на читателей смотрели изможденные лица детей, стариков и женщин. Это были картины бесконечных верениц беженцев, бредущих по дорогам в поисках спасения. Это были также страшные фотографии с места массовых захоронений. Но ни разу в репортажах Бонне Александр не прочел об участи косовских сербов. По версии газеты, в которой работала Адриана, репрессиям подвергались только лишь албанцы, но по доступным в Багдаде российским телеканалам, которые можно было смотреть в консульстве, так как в самом Багдаде и в других городах Ирака телевизионные антенны и тарелки были запрещены государством, а на Ирак в ту пору вещали только правительственные каналы «Ирак» и «Багдад», Александр видел совсем иные репортажи, посвященные как раз сербам и черногорцам: их дома и церкви сжигали, людям приходилось покидать дома и перемещаться в сторону Северного Косово, где исторически проживали сербы, или Белграда. Гонениям со стороны Албанской народной армии подвергались, по словам русских, также цыгане. Александр вспоминал также рассказ самой Адрианы о том, что в 1998 году албанцы сожгли ее дом в Звечане. По российским каналам, которые Александр смотрел в консульстве, Милошевич был жертвой заговора стран НАТО, по версии же западных СМИ – страшным тираном, виновным в геноциде албанцев. Более того, на некоторых российских каналах слово в слово повторяли версию американского, французского, английского телевидения. Александр не знал, кому верить, и терялся в догадках. Он испытывал странное чувство раздвоенности восприятия информации, невозможности понять суть происходящего, двойной правды, то, что Джордж Оруэлл называл «doublespeak». Что-то подобное он уже ощущал, когда в 1992 году отец вернулся из Петербурга ни с чем, а ехал в надежде вернуть хоть малую часть того, что принадлежало когда-то его семье. Там красноречиво дали понять, что реституции, подобной прибалтийской, не будет. Видимо, отцу пригрозили, так как после этой поездки он отказывался говорить, с кем именно встречался и о чем пытался договориться. И вообще просил побыстрее забыть о его утопических планах. Возможно, его прадед и дед, когда в 1917-м ехали в поезде из Берлина в Париж, глядя на пролетающие поля, чистенькие домики, густые леса, увы, чужой земли, также недоумевали, за какие страшные грехи в одночасье потеряли они нажитые веками дома, сады, парки, березовые рощи? За что они едва не лишились жизни? Если бы друг отца, служивший в немецком посольстве, не помог им бежать однажды ночью, будто двум ворам, уходящим от полиции, их бы расстреляли, сомнений быть не может. Крестьянам, работавшим в поместьях прадеда, оказывалась медицинская помощь, дети учились грамоте, на все праздники люди получали щедрые подарки. За что их так ненавидели? За что выгнали из собственного дома? Да, очень может быть, что у прадеда и деда тогда были точно такие же ощущения двойной правды. Самое страшное заключается в том, что подобную двойную правду, или двойной стандарт, как говорят теперь, понять невозможно, ее нельзя развенчать, ее нельзя опровергнуть. Она напоминала замкнутый круг, и попавшие в этот круг никогда бы не смогли вырваться из него. Им предстояло либо погибнуть, либо смириться с жалкой участью привязанного крепкой веревкой ослика вечно ходить по одному и тому же кругу. В пропаганду с той и другой стороны Александр отказывался верить. Он ждал, когда Адриана сама расскажет ему правду, она не смогла бы соврать, она выросла в Северном Косово и любила свой некогда красивый, зеленый край, залитый теперь человеческой кровью и пропахший гарью пожаров.

Прошло еще недели две, в двадцатых числах марта из новостей Александр узнал о первых бомбардировках Белграда воздушными силами НАТО. Об этом Александр читал теперь даже в иракских газетах «АльСаура»[43], «Аль-Джумхурия»[44], «Аль-Ирак»[45], слышал по иракским телеканалам «Ирак» и «Багдад». Новости эти с трудом укладывались в голове. Чтобы в центре Европы на голову мирным гражданам сыпались бомбы, гибли дети и старики? Еще лет семь назад, когда пала Берлинская стена, казалось, все заживут мирно и счастливо. Мир распахнет окна и двери, и люди из бывшего соцлагеря и самого СССР поедут в Европу, европейцы смогут побывать в России, Белоруссии, Украине, среднеазиатских странах, станет развиваться бизнес, будут укрепляться всевозможные связи. А все пошло не так. Началась чеченская война, возникали вооруженные конфликты в Таджикистане, Азербайджане, Армении, Приднестровье, Абхазии, в бывших соцстранах преследовались свергнутые члены высшего руководства, в бывшем ГДР подвергались репрессиям профессора вузов, писатели, журналисты, наконец, дело дошло до Югославии. Начался передел мира, и, как понимал Александр, все только начиналось, все еще было впереди. На смену Советскому Союзу созревал союз внутри Европы, и самые мощные страны НАТО, подобно силам давно почивших Александра Македонского, Юлия Цезаря, Хлодвига I, Карла Великого, Наполеона I, Отто фон Бисмарка, вновь стремились к созданию своего нового сверхмощного союза наподобие Великой Римской империи, Франкской монархии, империи Наполеона, Германской империи, Третьего рейха. Но каких жертв попросит этот новый колосс? Кто из рожденных в 1998 году был заранее обречен не дожить до совершеннолетия? Эпоха перемен коснулась деда и прадеда Александра, отец его родился, когда Европа лежала в руинах после Второй мировой войны. Неужели и его захлестнет эта беспощадная волна геополитического цунами?